– Извини. Мне правда очень жаль. – Подумав, я добавляю: – Я была дерьмовой сестрой.
Наступает долгая пауза.
– Если ты ждешь, что я не соглашусь с тобой, то этого не будет…
– Да, довольно честно, – киваю я, но до сих пор ощущаю потребность объясниться. – Я не хотела игнорировать тебя. Просто… ты часто спорила с мамой, сердилась на нее. А когда она умерла, я так сильно горевала…
– Ты этого не показывала.
– Не показывала. Я была идиоткой.
– Ты сохраняла контроль, – подсказывает Мелисса, пародируя фразу, которую я использовала в качестве своей защиты последние двадцать лет.
– Я была идиоткой.
– Мне тоже ее не хватало, знаешь, – говорит Мелисса, вытирая только что помытые руки о свои до сих пор влажные штаны. – Я же тоже потеряла свою маму, несмотря на то что она бывала, ну… – она обрывает себя. – И я ненавидела, что папа так убивается. Но тогда казалось, что ты бросила нас. Как будто тебя ничего не держало – как будто я была недостаточно хороша. – Потом она тихо добавляет: – Как это всегда давала мне понять мама.
– Правда? – изумляюсь я.
– Всегда! К тебе она относилась по-другому. Хотела она того осознанно или нет. Я любила ее, но она не всегда была… добра ко мне.
Меня словно укололи. Потому что моя идеализированная Святая Мать всегда была честной и справедливой. Я привыкла защищать ее – от Мелиссы, от отца, однажды даже от Грега.
Больше он никогда не повторял эту ошибку…
Но что, если я заблуждалась и в ее отношении? Или, по крайней мере, была в чем-то не права? Скандинавия уже научила меня тому, что бывают оттенки серого.
Возможно, она действительно в чем-то перегибала палку… Предположим, она не была «исключительно хорошей»? Ведь она была всего лишь человеком… Как все мы.
Я вспоминаю, как совсем маленькой сидела на коленях матери, завернутая в полотенце после купания. Она пела песни, которые сочиняла специально для меня, и я ощущала себя полностью погруженной в любовь. Но в этой сцене нет Мелиссы. «А она-то была там?» – спрашиваю себя я. А потом и ее саму.
– Нет, не припомню, чтобы со мной было что-то похожее, – фыркает Мелисса. – Может, к тому времени она устала возиться с детьми. Вымоталась. Или не так уж любила меня.
– Это типа как «мне доставалось самое лучшее» от мамы?
– Может, дело тут в том, что ты была первой.
Я задумываюсь. Неужели я проявляю к Шарлотте больше внимания, чем к Томасу? Я прокручиваю мысленные видеозаписи своего ухаживания за детьми. Бесконечных смен памперсов. Отучения от груди (еще та задача!).
Или как я вынимаю Шарлотту и Томаса из ванной, когда они были маленькими, сражаюсь с ними, пытаясь вытереть и одеть, пока они вырываются, орут и сводят меня с ума. «Борьба с крокодилами» – так Грег описал мою технику после ванной. Мне кажется, что я не так уж и добродушно пестовала их обоих.