Влияние этого труда на Владимира Набокова – младшего оценить непросто. С одной стороны, хотя нет документальных подтверждений, что он читал «Плотские преступления…», очень сложно предположить, что сын не прочел текст отца, пусть и настолько специфический. С другой – автор этих строк не возьмется утверждать, что именно подробные описания преступлений и наказаний натолкнули Набокова-младшего на идею таких текстов, как стихотворение «Лилит», рассказ «Волшебник», романы «Лолита» (во всех трех работах раскрывается тема влечения взрослого мужчины к девочке), «Лаура и ее оригинал» (в незавершенном романе Набокова вновь поднимается тема Лолиты) и «Ада, или Радости страсти» (в нем описывается связь брата и сестры). Но и исключать этого нельзя, потому что вдохновение – штука капризная и приходит в самый неожиданный момент. Стоит прислушаться к оценке британского писателя Мартина Эмиса, который однажды написал: «Ни одно живое существо за всю историю мира не сделало больше (Набокова. – Г. А.), чтобы оживить жестокость, насильственность и безотрадное убожество этого конкретного преступления»[76] (растления несовершеннолетних).
Действительно.
Даже если кто-то и сделал больше (не будем проверять слова Эмиса), в любом случае вклад Набокова огромен, и популярностью он превзошел отца, но ведь мы и не сравниваем публицистику и прозу, тем более, что статьи ВДН публиковались только на русском языке и весьма скромными тиражами, а рассказы-романы В. В. Набокова выходили и выходят по сей день миллионными тиражами на десятках языков. По той же естественной причине мы не можем «услышать» интонации, голос, юмор Набокова-старшего – публицистика передавать их способна, но для этого надо быть современником пишущего, быть в контексте, чтобы понимать, где автор иронизирует, где полемизирует, а где возмущается. (Набоков-младший это и сам замечал, говоря, что отец в своих текстах не похож на себя в жизни.)
Кое-что от отца сыну если и передалось, то в весьма скромных объемах, – красноречие, любовь к публичным выступлениям и в целом к вниманию аудитории. Владимир Дмитриевич был прирожденный парламентарий, известный британский историк Бернард Парес, наблюдавший за заседаниями Думы, примерно так и говорил о Набокове – тот воплощал собою дух британского парламентаризма, а Александр Извольский, министр иностранных дел России в 1906–1910 годах, указывал, что Набоков был одним из лучших ораторов Думы первого созыва. Набоков-сын неоднократно сетовал на то, что не унаследовал красноречие отца. Многочисленные интервью, которые он давал после обретения известности, почти никогда не могли пройти иначе, нежели с заранее присланными вопросами и, что самое главное, подготовленными, написанными и чуть ли не отпечатанными на пишущей машинке ответами. Да и лекции он читал не просто по заранее выверенным текстам (что, в принципе, правильно), но и, по сути, никогда не отклоняясь от своих бумаг. И дело было совсем не в том, что В. В. Набоков не доверял журналистам или страстно желал прослыть скучным лектором – он правда неуверенно себя ощущал при ответственных выступлениях. По его собственным словам, он один-единственный раз держал политическую речь: еще в Тринити-колледже, на втором месяце учебы, он выучил наизусть статью отца о текущем политическом положении, выступил с ней во время одного из публичных диспутов, однако далее не смог вести дискуссию или отвечать на вопросы. С тех пор он на людях поддерживал разговоры на политические темы, только если был заранее к ним готов, да и система устной аргументации, которой блестяще владел ВДН, Владимиру-младшему так и не покорилась.