и бились в дремоте, в зеркальных тенетах пруда,
а в небе шумели орлиные крылья,
и черные клювы мерцали в ночи,
любовь поднималась, как клекот на скалы…
Но крылья затихли… и солнца лучи
текут и пронзают, холодные тонкие жала.
Все в ночь обращается… слышишь, все в ночь…
И в солнце бессолнечном, в темные годы
я вижу тебя, отступающей в ночь,
в пустые пространства жестокой и спящей природы.
(Впервые опубликовано в третьем сборнике объединения «Скит», 1935 год.)
И еще одно стихотворение, написанное в 1963 году, которое Марина Ледковская называет последним в жизни Кирилла Набокова – «Последняя ночь в Мариенбаде»:
LA NUIT DERNIÈRE À MARIENBAD
Мариенбады будут сниться,
как снились мне вчера
пролеты, статуи гостиниц
и представленья до утра,
ступени лестницы, ведущей
и уводящей в никуда, –
в стрелковый зал, туда, где лучше
забыть надежду навсегда, –
в ту комнату, в тот свет слепящий,
где на мгновение она
была живою, настоящей,
как фотография из сна.
Ледковская пишет, что это стихотворение посвящено той самой «любви и музе» (так это или нет, мы вряд ли узнаем), Ирине Вергун, а также что в этих строчках «подводится итог жизни поэта» и что они «пронизаны мистическим предвестием скорого ухода в мир иной». Отодвигая в сторону красоту последнего предположения, согласиться с ним нелегко: Кирилл Набоков на момент внезапной смерти был совсем не старым, от неизлечимых болезней не страдал, наоборот – у него начинался новый этап в жизни, любимая им Бавария, Мюнхен, интересная работа на радио. Тем более стихи были написаны не накануне смерти, когда еще можно предположить какие-то трансцендентные озарения, а как минимум за полгода (датировки стихотворения нет). Вероятнее, в тот момент Кирилл Набоков просто находился в элегическом настроении.
На его столе были найдены материалы к радиопередаче, посвященной ни много ни мало брату – Владимиру Набокову. Скажем несколько слов об их связи.
С одной стороны, их связь была крепче, чем с сестрой Ольгой, но сложно сопоставлять явление существующее с почти отсутствующим. С другой – связь Владимира и Елены была уникально близкой, и поэтому бессмысленно сравнивать любые другие братско-сестринские узы с их отношениями (они, В. и Е., как будто забрали себе почти всю любовь и всю приязнь, что были выделены природой на всех детей Владимира Дмитриевича и Елены Ивановны). Что же до Кирилла, то, пока он сам жил в Праге, а его старший брат – в Берлине, они встречались во время редких наездов старшего брата в Чехословакию. Владимир относился к Кириллу с большой симпатией, хотя и снисходительно – очевидно, сказывалась разница в возрасте.