— Ма-ам?
— Что?
— А давай, а?
— Не боишься?
— Да ну, чего бояться-то. Зато город с высоты увидим…
— Ну ладно, если места ещё есть…
Места были. Через пять минут они уже заняли свои места в корзине, и служитель в форме махнул рукой остающимся за бортом, давая команду отдать якоря.
— Интересно, — спросила сидящая рядом с Софьей женщина, — как его называть? Водитель шара?
— Шаровод, — предположила её дочь, хорошенькая брюнетка лет семнадцати.
— Воздухоплаватель, — сказал Макс. — Ого, глядите, уже башни Кремля видно!
Им показали с высоты самые примечательные улицы и строения, гладь реки нестерпимо сверкала в солнечных лучах, зелень садов и парков была ещё лёгкой и прозрачной, яркой, совсем не запылившейся. Экипажи внизу казались спичечными коробочками, а люди — бегущими куда-то по своим делам жуками.
Когда через сорок минут шар опустился на своё место возле Сухаревой башни, неожиданно сложившаяся компания отправилась в кафе пить чай с пирогами, а потом и договорилась о встрече в выходные, чтобы посетить открытие выставки в музее изящных искусств…
Открыв входную дверь, Алексей привычно потянулся к дому, чтобы проверить, прощупать, всё ли в порядке. Дом молчал, будто спал.
— Аркадий! — позвал он, но отклика не получил.
Повернувшись к Суржикову, чтобы поделиться удивлением, он не обнаружил и его. За спиной была лишь захлопнувшаяся дверь в переулок. Неожиданно ледяная рука сдавила сердце, детективу показалось, что проход этот никогда больше не откроется, не зажжётся свет на лестнице и в комнатах, и вечность он должен будет провести вот так, в темноте и неведении. За что, за какие грехи — бог весть…
Дверь распахнулась. На пороге стоял Влад, на его плече сидел домовой, прямо лучащийся гордостью.
— Ты чего тут застыл? — спросил Суржиков.
— А, задумался… Откуда это вы вдвоём?
— Я фонари зажигал, хозяин! — поделился радостью Аркадий. — Представляешь, доверили! Я теперь полноправный домовой, устретенский, и прописан туточки.
— Поздравляю, — улыбнулся Верещагин. — Праздновать будем?
— А как же! — маленькая фигурка скатилась с плеча, взлетела по лестнице и исчезла где-то в глубине квартиры.
В кабинете Алекс устало плюхнулся в кресло и достал из кармана коммуникатор: вдруг уже звонил секунд-майор с информацией, а он и пропустил?… Но экран был пуст, холоден и мёртв. Вздохнув, сыщик отложил аппарат и достал блокнот, на обложке которого значилось: «Ботаник». Пошарил по пустым ящикам стола, выудил ручку и начал фиксировать все сегодняшние разговоры, документы, встречи полезные и пока бесполезные.
Суржиков в своей комнате скинул ботинки, растянулся на кровати, сам себя поругал за это, но вставать не стал: лежалось хорошо. Правильно лежалось. С некоторым изумлением он понял, что изрядно устал за этот день. Наверное, примерно так же, как уставал в день премьеры: не мышцами и костями, а всей душой, прикреплённой к телу.