Мамаша Брюле дошла до этого места в своем рассказе, когда на дворе вдруг послышались шаги. Сюльпис побежал к порогу и приметил молодых людей, то есть графа Анри и капитана Бернье. Фермерша Брюле подавила крик отчаяния. Человек, шедший к ней, был невинной причиной горя ее дочери. Граф Анри, не подозревавший, что три года назад он внес несчастье в этот дом, вошел, улыбаясь.
— Здравствуйте, мадам Брюле, — сказал он. — Как мы давно не виделись! Как вы поживаете?
— Благодарю за честь, ваше сиятельство… А как здоровье вашей сестрицы? — спросила фермерша, отирая глаза передником.
— Господи боже мой! Вы точно будто плакали, мадам Брюле…
— Не от горя, — отвечала она, — ваше сиятельство, поверьте, я резала лук.
Анри без церемоний сел у огня и движением руки пригласил своего друга капитана сделать то же.
— Знаете, зачем мы пришли, мадам Брюле? — сказал Анри.
— Может быть, вы пришли от дурной погоды? Ветер так и режет лицо…
— Нет. Мы пришли за нашей собственностью. Где ваш муж?
— С утра уехал на рынок в Мальи, ваше сиятельство?
— Вы это знаете наверняка?
— Как же! Он поехал продавать пшеницу…
— И взял с собою мула, — сказал Сюльпис.
— И вы говорите, что он еще не вернулся?
— Нет еще, ваше сиятельство.
— Как это странно! — сказал Анри, посмотрев на капитана.
Честные лица матери и сына не допускали мысли об обмане.
— Однако прошло уже два часа с тех пор, как он проходил через Фуроннский лес, — заметил граф.
— Это очень меня удивляет, — отвечала мадам Брюле, — возможно, он зашел к соседу на ферму Монетье. У вас разве есть к нему дело, ваше сиятельство?
— Да. Я стрелял волка и думал, что не попал, но волк пал мертвый в ста шагах в чаще. Ваш муж проходил мимо и погрузил волка на своего мула.
— Он вам пришлет, если так, завтра утром в дом… Согрейтесь и отдохните… Идти, должно быть, неприятно в такую погоду…
Сюльпис подошел к порогу и смотрел на серое небо.
— Через полчаса, — сказал он, — пойдет сильный снег…
— Ты думаешь?
— Ну, если пойдет снег, — продолжала мамаша Брюле, — ночуйте здесь… Мы сделали две прекрасные комнаты в том строении, где хранится пшеница… Там генерал ночевал несколько раз, там опрятно и постели хорошие. Ого, как уже поздно, — всплеснула руками фермерша, — почти что семь часов… Вы, должно быть, голодны, ваше сиятельство.
— Сказать по правде, мне очень хотелось бы поужинать с вами, — отвечал граф.
Он переглянулся с капитаном, который знаком головы изъявил согласие. По странности человеческого сердца, часто встречающейся, матушка Брюле, которая должна была ненавидеть этого человека за невольную причину несчастья ее дочери, напротив, чувствовала к нему влечение. Она его любила, потому что его любила ее дочь.