К ней подошел человек, одетый, не как модные щеголи того времени; на нем не было ни серег, ни чудовищного галстука, ни жилета с блестками. Обутый в сапоги с отворотами, закутанный в серый плащ, в шляпе с широкими полями, он походил скорее на иностранца, на англичанина или на немца, чем на парижанина.
— Вы!.. — сказала Марион с изумлением.
— Ты знаешь, — отвечал иностранец шепотом, — что я являюсь тебе только в те дни, когда ты мне нужна.
— Это правда… монсеньер…
— Ш-ш! Выслушай меня.
— Говорите!
— Ты должна быть сегодня в Гробуа.
— В Гробуа? — повторила Марион. — Но это за четыре лье от Парижа, а скоро семь часов, как же туда поспеть?
— У тебя остался только этот букет?
— Последний.
— Оставь его. Какую цену ни давали бы тебе, отвечай, что он продан.
— Что же мне с ним делать?
— Предложи его женщине, которая проедет здесь через несколько минут в карете-четверке с кучером в желтом казакине. Карета остановится на минуту; ты подойди и предложи свой букет.
— А потом?
— Дама в карете знает. Прощай… или, лучше сказать, до свидания.
Человек в плаще затерялся в толпе вдали. Марион уже не смеялась, а грустно смотрела на свой букет.
— О, эти мужчины! — прошептала она. — Неужели я вечно буду их невольницей?
Пожилой мужчина, сверкая бриллиантами, перстнями и золотыми цепочками, один из тех поставщиков, которых обогатила оборванная армия республики, пришел торговать последний букет, чтобы предложить его балетной танцовщице, которую он сопровождал.
— Он продан, — отвечала Марион.
— Я заплачу за него вдвое.
— Нет.
— Хочешь десять луидоров?
— Ни десять, ни сто. Что обещано, того назад взять нельзя.
— Если бы я рассуждал, как ты, — сказал поставщик с грубым смехом, — у меня не было бы трех миллионов.
Слеза сверкнула на ресницах Марион, и поставщик отошел без букета. На улице поднялся какой-то шум, послышались удары бичом, крики кучера и лакеев, кричавших, чтоб посторонились, и топот лошадей. В толпе раздался восторженный ропот.
— Вот она! Вот она! — закричали сотни голосов.
Народ столпился около кареты, и лошади были принуждены остановиться. Толпа продолжала кричать:
— Это она! Это она!
— Кто? — спросил один простодушный провинциал.
— Гражданка Тальен, королева красавиц! — отвечал с восторгом один щеголь.
— И прелестнейшая из женщин, — прибавил один юноша, бросившийся к самым колесам кареты, крича «браво!».
Марион растолкала толпу и подошла к дверце.
— Да здравствует гражданка Тальен! — повторяли сотни голосов.
Но, привыкнув, без сомнения, к подобным приветствиям, красавица обвела толпу презрительным взглядом и только слегка кивнула головой. В эту минуту Марион подошла к ней.