Чернь всецело доверяла мнению судей и относилась как к героям к тем, кто оказывался достойным пополнить ряды корсаров.
Первый из тех, кто был принят, увидев, что его направили на нижнюю палубу, испросил разрешения попрощаться с пришедшими на набережную женой и детьми.
— Иди! — сказал Вендрамин громоподобным голосом. — Иди, но не возвращайся. Таким неженкам среди нас не место.
И зрители аплодисментами встретили столь жестокое решение.
Мы рассказываем об этом наборе потому, что во время него произошло немало странного.
Возможность отправиться в поход под командованием Корсара с золотыми волосами доводила до исступления алжирских варваров, людей страшных, способных на все, жаждущих славы и голодных до разбоев и ожесточенных боев.
Один из них, старый пират времен Рыжей Бороды, получил отказ по причине увечья.
То был разбитый годами, согбенный великан, совершенно немощный с виду.
Услышав приговор комиссии, он иронично хмыкнул, распрямился и, схватив за ворот писаря, кинул того за борт, а затем, бросившись в воду, выловил его и возвратил на палубу.
— Принят! — сказал Вендрамин посреди бешеных аплодисментов.
Другой факт, не менее достоверный, поразил всех присутствовавших при этих сценах.
Некий колоуги (сын турка и арабки) чересчур говорливо описывал свои достоинства. То был паренек лет пятнадцати.
— Слишком болтлив! — постановил Людовик.
Тотчас же юноша выхватил из-за пояса кинжал, отрезал у себя кончик языка и бросил его на стол писаря, оставив кровавое пятно на белом листе пергамента.
— Раз уж ты не можешь больше говорить, — промолвил Людовик, — мы тебя берем, друг. Зачислен!
Этот мнимый немой — он утратил дар речи лишь наполовину — был позднее среди тех тюркосов, что служили во французских колониальных войсках; награжденный в 1845 году орденом Почетного легиона, уйдя в отставку, он жил в Деллисе.
Когда набор был завершен, набережная огласилась неодобрительными криками тех, кому не довелось предстать пред очами двух комиссаров; с трудом их удалось согнать с палубы.
Один юноша выражал свой протест особенно бурно; он кричал, жестикулировал, цеплялся за поручни, взывал к капитану, его помощнику и прочим офицерам, желая во что бы то ни стало пройти комиссию.
Намертво ухватившись за железную перекладину, он заявил матросам:
— Отрежьте мне руку, отрежьте, если посмеете, но с места я не сдвинусь.
Услышав паренька, Людовик подошел к нему и сказал:
— Мальчик, набор закончен! К чему так упорствовать?
— Ах, капитан, — отвечал юноша, — ваши люди глупы как пробки! В том, что они храбры, я не сомневаюсь, но вот ума им явно недостает.