— Говорите тише! — прошептал судья. — Не хватает еще, чтобы нас услышал тюремщик.
Весь этот разговор проходил на полутонах, но судья дрожал, как перышко.
— Давайте-ка потихоньку расходиться, — сказал он и добавил: — Только бы карбонарии сдержали слово!
— Сдержат, не сомневайтесь: за это я отвечаю, — пообещала маркиза.
— Сударыня, — произнес палач, — нам придется перевязать вам ноги, для проформы. Денька два-три оставайтесь неподвижной и почаще жалуйтесь на боли!
— Не беспокойтесь. Что-что — а уж боль я разыграть сумею!
Палач и его помощники пропитали маслом бинты и обернули ими ноги молодой женщины, после чего позвонили в колокольчик.
Появился тюремный смотритель.
— Перевезите эту женщину в ее камеру, — сказал палач, — и не снимайте бинты, которыми покрыты ее раны; через три дня она будет в полном порядке.
— Так быстро? — удивился тюремщик.
Палач смерил человека пренебрежительным взглядом.
— Да, — сказал он. — Так быстро — семейная тайна!
— Если мне доведется когда-нибудь пораниться…
— Неужто, негодяй, ты думаешь, что на тебя я стану тратить бальзам, который стоит целого состояния, и изготовление которого требует стольких хлопот?
Тюремщик потупил глаза — палача он боялся.
Когда женщину увезли, палач откинул плащ, которым были прикрыты отрезанные конечности, при помощи подмастерьев открыл ящик, выдолбленный в орудии пытки, и спрятал в нем увечные части тела, затем, повернувшись к своим людям, сказал:
— Оставим их здесь. Конечно, потом, когда пойдет разложение, тюремщик их обнаружит и поймет, как мы их использовали…
— Луиджи придет в ярость, — добавил первый помощник, — но нас к тому времени уже и след простынет.
И они удалились.
Глава XIV. Ноэми и дочь палача
Паоло тем временем спешил на судно.
По пути он избавился от сутаны, которую сунул подмышку.
Поднявшись на борт, он попросил вахтенного разыскать Людовика, но последнего на корабле не оказалось.
И тогда Паоло заметил судового хирурга.
Читатель, конечно же, помнит, как некий симпатичный еврейский юноша пытался во что бы то ни стало попасть на борт «Корсара» и отличился ампутацией ноги усыпленного при помощи эфира несчастного ягненка.
С тех пор он заслужил уважение Паоло, откликнувшегося на просьбу Людовика принять молодого ученого за офицерский стол. Проникнувшись к юному врачу глубокой симпатией, Корсар относился к пареньку как к другу, чему тот, похоже, был очень рад.
Звали его, как мы помним, Рут, что напоминало о библейской Руфи. Паоло взбрело в голову обращаться к нему «Ноэми» — в память о бывшей возлюбленной-еврейке.
— Подойди-ка, доктор, — сказал Корсар. — Мне нужно с тобой переговорить.