Картину апагонского присутствия я бы не стала рисовать одной лишь черной краской. Мы были окраиной империи – это правда. Но смысловое ударение можно поставить и иначе: окраиной империи. Всё новое, что было в мире, мы получали тогда вместе с империей. Нужно сказать, что захватчики проявляли известную широту.
Всё это мы понимали. И не любили их всей душой.
Когда войска Никифора заняли Остров, Парфений сказал мне, что отойдет от власти. Считал, что он не вправе более участвовать в управлении Островом. Раздумывал даже о том, чтобы вообще Остров покинуть. И сказал об этом императору.
Зная безукоризненную честность Парфения, Никифор просил его остаться. Не вызывает сомнений, что император, не будучи безукоризненно честным, в других людях это качество ценил. Опыт подсказывал ему, что такие люди предсказуемы и от них не следует ждать подвоха. Да и островитянам, полагал Никифор, в текущих делах лучше иметь дело с тем, к кому они привыкли.
Прислушиваться к мнению императора Парфений не собирался. Тем, кто заставил его изменить первоначальные планы, стал епископ. Евсевий напомнил князю, что пророчество Агафона связывало благополучие Острова с нашим браком, и ничто здесь в связи с приходом императора не изменилось. Так Парфений стал императорским наместником.
В те годы нас постоянно кто-то подслушивал. В отсутствие сегодняшней изумительной электроники неплохие результаты давала и обычная чашка, приставленная к стене. Впрочем, улов слушающих был невелик, поскольку беседы мы вели по преимуществу во время прогулок. К прогулкам пристрастились именно тогда, потому что свободно говорить можно было, лишь выйдя из Дворца. Наш Дворец кишел шпионами, и уши их от неумеренного подслушивания были распухшими и красными. Так, во всяком случае, мне кажется сейчас.
Островитяне тогда и не догадывались о тайной полиции, регулярных донесениях на Большую землю – обо всём том, чем империя, желая просуществовать как можно дольше, не поленилась озаботиться. Помогало ей это сто пятьдесят лет: по историческим меркам не такой уж большой срок.
В последние годы иноземного владычества было уже ясно, что империя трещит по швам. Подобно другим вошедшим в нее землям, на Острове произошло восстание. Это было одно из последних и наиболее мирных восстаний против империи. Восстание, так сказать, для порядка. Чтобы успеть восстать, пока империя еще не пала.
Императорским войскам Парфений запретил подавлять восстание силой, и его послушались. Когда же империи не стало, призвал своих сограждан обращаться с апагонскими солдатами человеколюбиво, а затем предоставил им пищу и суда для возвращения.