— На твоей чашке написано, что ты избрал большой и трудный путь, Сашо. — Генерал улыбался и вертел в руках то, что внезапно потеряло свою условность. — Здесь написано… что, несмотря на бури и бураны… несмотря на песни сирен, капитан корабля приведет его в нужную гавань.
Пеев едва заметно кивнул и заметил:
— Я в этом убежден, но я не верю в хепи энд. Это возможно только в одном случае — если троянцы окажутся лыком шиты.
Генерал поставил чашку на место.
— Откуда у тебя это олимпийское спокойствие, Сашо?
— От самого себя. Я верю в торжество правды.
Радио передавало последние известия из ставки фюрера «о прочесывании районов севернее Нарвика, о подвиге егерской дивизии в боях против остатков английских и норвежских частей». Радиокомментатор восторженно закончил свою речь:
«…Обстановка в Европе подсказывает, что победоносные армии третьего рейха на пути к открытию новой эпохи в истории человечества…»
Генерал пропустил доктора вперед и уже на улице прошептал:
— А я верю, что, если фюрерское бесподобие начнет войну с Россией, Иван покажет, на что он способен. Ведь господин современный «Александр Великий» мечтает о походе к Японскому морю через Сибирь…
Двое мужчин остановились под раскидистым дубом.
Генерал Никифоров посмотрел на аллею, по которой они только что прошли. По обеим сторонам росли чудесные зеленые кусты.
— Послушай, Сашо. Для меня Россия в любом случае — самая притягательная сила в мире. Россия для меня — все.
Пеев медленно развернул какой-то лист бумаги. Перевернул его. На обороте было что-то написано.
— Москва, это совершенно очевидно, верит, что все обстоит именно так, — сказал Пеев. — Ночью получил ответ о тебе. Вот.
Бумажка оказалась у генерала.
Пеев на сей раз записал текст скорописью — он явно спешил:
«19.VI 1941 г. Никифорова впоследствии называйте «Журиным». Сведения, которые он будет давать, должны подписываться его псевдонимом».
Никифоров молча вернул листок. Пеев сразу же сжег его. Когда поднял голову, увидел, что генерал смеется, а глаза увлажнились: быстрый ответ Москвы тронул его, а псевдоним «Журин» развеселил.
— Значит, я — «Журин»… — Никифоров смеялся от всего сердца. Ему показалось, что крепостные ворота Кремля широко распахнулись перед ним, часовые вытянулись по стойке «смирно», и он, болгарский генерал-майор Никифоров, входит туда. Потом он вдруг замолк и спросил: — Могу ли я считать, что Москва доверяет мне? И что я…
— Безусловно, — подтвердил доктор Пеев. — Не только доверяет, дорогой, а предоставляет право смотреть миру прямо в глаза… спасает от позора служить кровавому фашизму…