Ваятель слегка качнул головой.
– Скажи им.
Шакал посмотрел за спину вождя, на копыто и обнаружил, что у него пересохло в горле. Нужно было произнести слова, но они могли задушить его за предательство. Тяжело сглотнув, Шакал заговорил:
– При условии, что мне будет позволено уйти с эльфийкой, Синицей, я объявляю себя вольным ездоком… отрекаюсь от этого копыта. Клянусь под страхом смертной казни никогда больше не ступать в этот удел. Отныне я перестаю быть Серым ублюдком.
Лица его теперь уже бывших братьев окаменели.
– Можешь забрать своего свина и снаряжение, – объявил Ваятель. – И эльфийку. У тебя есть время до рассвета. Если останешься на земле Ублюдков, когда оно истечет, за тобой начнется охота. Ездоки, заберите свои топоры и отметьте ими предавшего свою семью.
Серые ублюдки один за другим подошли к пню и выдернули топоры из дерева. Лезвиями они проводили по коже Шакала, рисуя рваные порезы поперек его татуировок. Однако боль от острой стали была ничтожна в сравнении с оцепенелым отчаянием, которое охватило его, с ощущением, что вся его жизнь теперь стерта. Те, кто сейчас резал его плоть, прежде с ним ездили, ели, тренировались, сражались, одни были друзьями, другие врагами, но все вместе они были семьей, любили и презирали друг друга в годы общего смятения и славных побед. Но он сам, своими словами разорвал это родство, и они добровольно подходили, чтобы нанести ему рану, клянясь в том, что сделают, если он вернется. Шакал ждал, стиснув зубы, когда все это закончится.
Когда подошел черед Блажки, у Шакала уже кровоточили плечи, руки и грудь. Она искала глазами место, где поставить метку, и он увидел в ее твердом взгляде нерешительность. Шакал повернулся, явив ей татуировки на спине – самом подходящем месте для ее лезвия.
Когда все закончилось, окровавленный Шакал в последний раз вышел из комнаты для голосования.
Снаружи сумерки уже сменились темнотой. Сопляки ждали во дворе и отступили от него, увидев кровоточащие порезы, влажно блестевшие в лунном свете. Они знали, что значат эти порезы. Никто из претендентов сейчас не станет ему помогать. Ему нужно было залечить раны, но он не хотел отвлекать Штукаря, ухаживавшего за Овсом. Оставалось только одно место.
Когда Берил увидела его, ее лицо поникло и мгновенно застыло, будто свечной воск. Ваятель до сих пор не отпустил жителей Отрадной обратно в деревню, и она с сиротами все еще обитала в бараке сопляков. Шакал замешкался у двери.
– Кочевать пойдешь? – спросила Берил неуверенно. В ее голосе слышалось облегчение, но она была и удивлена. Ее глаза скорбно смотрели на его раны. – Дети не должны видеть тебя таким.