– Но зачем нам было на них соглашаться?
– Потому что королевство тоже было не бессильным. У них в союзниках еще оставались эльфы. И чародеи – они сбежали из шахты, когда мы подняли восстание, и поспешили назад к своим хозяевам. Ваятель мог объявить королевству войну и выполнить свою угрозу, но он не мог противостоять чарам, и риск был слишком велик. Лучше было забрать себе в награду Уль-вундулас и жить в мире… по крайней мере, я так думал.
– Но он никогда не прекращал искать, – произнес Шакал. – Ваятель никогда не прекращал искать собственного чародея, и теперь он у него появился.
Певчий нахмурился и опустил подбородок.
– Появился.
Никогда еще звездный свет не приносил такого блаженства. Шакал упивался им, пока миллионы горящих спасителей освобождали его от остатков тяжести шахты. Озеро плескалось о камни в считаных дюймах от носков его ботинок. У него за спиной Певчий следил за костром. Вскоре в древесном дыму возник запах жареной рыбы, и Шакал прервал свое небесное бдение.
Повернувшись к Певчему, он увидел, что тот уже жует, держа в руках свою долю улова, дымящуюся на маленьком вертеле. Шакал подошел и, сняв с огня второй, присел рядом. Есть он принялся не сразу, хотя и был очень голоден. Еда, огонь, свобода. Почему-то ему стало стыдно наслаждаться всем этим в присутствии Певчего, зная теперь, что тот пережил.
– Если тебе так нравится холодная рыба, – заметил старый трикрат с набитым ртом, – то отдай мне ту, что у тебя в руках, и поймай себе в озере другую.
– Можешь взять, – ответил Шакал беззлобно и протянул старику еду.
Певчий смерил его строгим взглядом.
– Прекрати меня жалеть и ешь свой ужин, Шакко.
Шакал не стал поправлять его и откусил кусок рыбы.
– Было время, когда мне не приходилось уговаривать тебя есть, – заметил Певчий обиженно.
– Это потому, что рядом был Овес, – усмехнулся Шакал. – Надо было проглатывать все целиком, пока он не успевал доесть свое, не то он уже лез тебе в рот рукой.
Певчий довольно хмыкнул, выковыривая кость из зубов.
– Мелкий говнюк был тот еще едок. Единственный полукровка на моей памяти, кто заслужил копытное имя, пока еще ссался в кровати.
– А я помню! – воскликнул Шакал от неожиданности. – Ты сказал, его надо назвать Овсянкой, он еле мог дождаться, пока она сварится.
– Мог? – спросил Певчий, протестующе распахивая глаза. – Ничего он не дожидался! Я сто раз ловил его за руку, когда он шарил в еще холодном котелке. Мелкий говнюк съедал его сырым! Сырой, на хрен, овес, как чертов осел.
– Почему тогда его не назвали Ослом?
– У него член слишком большой. – Певчий с сожалением покачал головой.