Певчий встал, чтобы подбросить еще дров в костер. А когда сел обратно, пристально посмотрел на Шакала.
– Орки не будут держаться в стороне только из-за нескольких полукровок, которые патрулируют Уделье на свинах, сынок. А Гиспарта боится заселять города вроде Кальбарка не из-за нас. Они всего лишь боятся чумы.
Шакал внимательно слушал Певчего, и его слова сокрушали его. Делия говорила, что все копыта полукровок вместе взятые не устоят против одной армии Гиспарты. Он тогда только презрительно фыркнул, весь исполненный ничем не подкрепленной гордости. Но она была права. И насчет него самого в том числе. Он был храбрым дураком, который жил во лжи на земле, пригодной только для падальщиков.
Стервятников и шакалов.
– Но тяжаки приходят, – прорычал он, злясь от того, что должен оправдываться. – Мы порубили десятки их налетчиков!
– Они ходят уже тридцать лет, – ответил Певчий. – Просто разведывают, Шакал. Ищут обычно, кого ограбить, кого убить. А иногда – смотрят, что изменилось. Смотрят, сколько из девятерых осталось.
– И сколько же? – спросил Шакал, уже зная ответ.
Певчий поднял один палец.
– Ваятель уже давно остался последним.
– Поэтому и отпустил тех орков на Батайяте, – догадался Шакал. – Хотел, чтобы они донесли в Дар’гест, что он еще жив.
– А пока он жив, нового Нашествия не будет.
Шакал лихорадочно соображал.
– Тогда какого хрена ты хотел его сменить?
– А ты?
– Потому что я думал, он просто старый калека! Думал, он стал мягкотелым и принимает хреновые решения. Потому что он мерзкий старикашка. Потому что я думал, что справлюсь лучше его! Я не знал, что Уделье не раздавлено между двумя врагами только потому, что он еще дышит!
Шакал вскочил на ноги, и Певчий смотрел на него снизу вверх. Лицо старика было безмятежно в свете костра.
– Ты прав, – спокойно проговорил старый трикрат.
– В чем?
– Во всем. Он старый. И он принимал хреновые решения, еще когда я сидел по правую руку от него. Шакал, он мерзкий старикашка. И не был никем иным с тех пор, как вышел из шахты. Много лет я старался не судить его строго. Я тоже прошел через все это, пережил крыс и войну, но я не был во власти мерзкого чародейского творения. Мое тело не было ни скрючено, ни искалечено. Он постоянно мучается болью, сынок, и это чудо, что он до сих пор не тронулся умом. Как большинство других. Они не могли жить, когда чума использовала их тела как сосуд. И если их тела она только покусывала, то разум – жадно пожирала. За первый год существования Уделья двое из них сами покончили с собой. Но не Ваятель, только не он! Он все живет и живет. И жажда увидеть, как Гиспарта расплачивается за свои деяния, – вот что не дает ему потухнуть. Его держали взаперти, а я двадцать лет провел с ним бок о бок, пока он искал путь наружу. Я тоже горел ненавистью, поначалу, но время заставило меня увидеть то, что мы обрели. Землю. Дом. Свободу. У меня было братство, женщина… и вы, дети. Я говорил вождю, чтобы он сосредоточился на развитии Уделья, чтобы налаживал отношения с Псовым ущельем и Стравой. Черт, я даже предлагал плыть на восток, в Тредрию, Аль-Унан и Тирканию, заключать союзы, но он и слышать ничего не хотел. Он ничего не видел! Когда остальные чумоносцы перемерли, один за другим, Гиспарта стала подбираться обратно. Они оставались на отведенных им землях, но держались все смелее. У них в кастили появился чародей, но мы узнали о его появлении только спустя несколько месяцев. Я думал, вождь поскачет на север и наконец исполнит свою угрозу распространить чуму по Гиспарте. К счастью, оставшиеся двое чумоносцев тогда отказались. Как и я, они довольствовались новой жизнью и не желали ее терять. Это был первый случай на моей памяти, когда кто-то не пошел за Ваятелем. После этого он быстро потерял власть над остальными копытами. Потом шли годы, и он ожесточался в стенах Горнила. Ко времени, когда вас оставили в приюте Отрадной, Серые ублюдки уже не были величайшей силой Уделья. Мы стали просто одним из копыт, которые боролись за жизнь в этих пустошах.