Следствие по делу о покушении на Владимира Ильича проводили ускоренным темпом. Через несколько дней удалось задержать еще одного участника покушения — офицера Осминина, председателя Союза георгиевских кавалеров. На первом же допросе террористы признали себя виновными. И не только в том, что хотели похитить Ленина, но и в попытке убить его там, на мосту, в первый день Нового года.
Теперь все становилось ясным — в покушении были замешаны правые эсеры и еще офицерская организация — «Армия спасения России и революции», хотя сами террористы утверждали, что действовали самостоятельно, считая большевиков виновными в развале русской армии. Террористов содержали в арестных комнатах Смольного, они ждали решения своей участи. А решение могло быть одно — высшая мера. Так думали прежде всего сами арестованные.
Но вот произошло событие, которое затмило, отодвинуло все остальное: германские войска снова перешли в наступление на фронте.
Было уже за полночь, когда с узла связи принесли телеграмму — немцы захватили Псков, продвигаются дальше, почти не встречая сопротивления. Германские войска через два-три дня могут быть в Петрограде.
Владимир Ильич еще работал в своем кабинете, и Бонч-Бруевич доложил ему о телеграмме. Положение было катастрофическим. Столицу немедленно объявили на осадном положении. Через четверть часа из Смольного во все городские районы выехали машины, находившиеся в распоряжении правительства, — не так уж много, может десяток. Прошло еще некоторое время, и тревожные заводские гудки разбудили, всколыхнули уже заснувший Питер. А утром на афишных тумбах, на стенах домов, в подъездах — по всему городу расклеили только что отпечатанные листовки с призывом к трудовому народу России:
Социалистическое отечество в опасности!!!
Григорий Беликов, голодный и продрогший на холодном ветру, пришел в Смольный, когда на улице еще светились фонари, но свет их начинал блекнуть в наступавшем хмуром рассвете. Последние часы этой февральской ночи он расклеивал листовки и вернулся в следственную комнату — измазанный клеем, с ведерком и малярной кистью, похожей на палицу от намерзшего клейстера. Наскоро хлебнув из обжигающей кружки спитого, оставшегося от вчерашней заварки чая, проглотив кусок хлеба, он пошел вниз, принимать дежурство по охране арестных комнат. В общей камере, пересчитав арестованных, бросил на койку измятый листок, оставшийся в его кармане. Листок соскользнул на пол, но Григорий не стал его поднимать.
— Вот, спасители России, почитайте! — сказал он, выходя из арестной комнаты.