Наконец он отправился в чувственное путешествие по ее телу. Это путешествие начали его чуткие и умелые руки, продолжили его чуткие и умелые губы, продвигаясь от блестящего шелка темно-рыжих волос к лучащимся изумрудным глазам, вспыхнувшим от страсти щекам, к нежному атласу ее шеи и плеч.
Вдруг ее тело напряглось, в горле застрял вздох, а пальцы, ласкавшие его длинные черные волосы, одеревенели. В глазах, которые продолжали светиться любовью и желанием, появились неуверенность и тревога.
— В чем дело, Джиллиан?
— У меня шрамы, Чейз, шрамы от несчастного случая. Они такие… пугающие. Не знаю, помнишь ли ты их.
Чейз ответил ей одной из нежнейших своих улыбок и светом голубых глаз.
— Я люблю тебя всю, Джиллиан, всю.
— О, Чейз, — благодарно выдохнула она, и ее сомнения и тревога тут же исчезли, но теперь она заметила тень беспокойства на фоне голубого цвета.
— Чейз?
— Я не хочу причинять тебе боль. Ты ведешь себя восхитительно, но я знаю, что у тебя поврежден позвоночник.
— Он не болит, — сказала Джиллиан. Боль утихла, благодаря волшебной силе его любви. Сейчас у нее ничего не болело: ни спина, ни сердце, ни душа. Вся боль, которая долгое время жила в ней и стала неотъемлемой частью ее жизни, наконец-то исчезла. — У меня ничего не болит.
— У меня тоже, произнес Чейз, удивляясь тому, что глубокие раны, которые болели в нем всю его жизнь, сейчас перестали болеть, излеченные ею. — У меня больше ничего не болит.
Они любили друг друга, и это был апофеоз желания и страсти. Ничего не пряталось, ничего не скрывалось, никакая радость любви не запрещалась, никакой подарок любви не отрицался. И когда они стали одним целым, Чейз встретил счастливые изумрудные глаза и стал целовать тонкие шрамы на ее лице, которые превратили простушку в красавицу. И каждый его поцелуй красноречиво говорил ей самую важную для нее правду: он любит маленькую девочку внутри ее, застенчивую и щедрую маленькую девочку, обладающую большим богатством, чем красота.
— Я люблю тебя, Джиллиан. — Эти слова были произнесены на стадии приближающегося апогея, который скоро, очень скоро унесет с собой все слова, все мысли и все дыхание.
— Я тоже люблю тебя, Чейз, — прошептала она, возносясь к небесам.
— Джиллиан… Джиллиан.
Их любовь была без тени сомнений, они ничего не скрывали друг от друга, и когда Чейз смог наконец заговорить, он, держа ее в объятиях, сказал то, что стало началом раскрытия тайн их сердец, их любви:
— Ты не хочешь мне рассказать, что же случилось в тот вечер, когда я исчез? Разве тогда не произошло что-то такое, что продолжает тебя беспокоить, что-то, о чем тебе не хочется рассказывать?