— Я знаю, кто ты, — прервала его Клаудиа. — Джиллиан сказала мне. Я никого не нанимала, чтобы убить твоего брата, Чейз.
— Тогда я не понимаю. Ведь вы думали, что я мертв. — Чейз увидел в ее глазах такую боль, что сразу замолчал, надеясь, что когда-нибудь сам отгадает эту загадку, чтобы пощадить ее, поскольку объяснение давалось ей с большим трудом. Остановившись на этом решении, он осторожно спросил: — Вы знали, что у Чейза Кинкейда был брат-близнец? Он говорил вам об этом?
— Нет. Я абсолютно уверена, что он ничего не знал о тебе. — Клаудиа перевела дыхание. — Человек, который сказал мне, что ты умер, — Виктор Кинкейд.
— Мой отец сказал вам об этом? Когда? Почему?
Клаудиа храбро встретила взгляд серых глаз, наполненных сейчас собственными призраками, мучительными воспоминаниями о былом и собирающимися грозовыми тучами в преддверии правды, которую ему предстояло узнать.
— Он сказал мне об этом тридцать четыре года назад, одиннадцатого ноября, перед рассветом, на вилле Кап-Ферра.
— Вы там были? Вы были в Кап-Ферра, когда я родился?
— Я там была, — ответила Клаудиа, сделав глубокий вдох, — ей не хватало не только мужества, но и воздуха, но этот вдох принес ей только боль.
Она знала, была уверена в том, что одинокое детство Чейза было наполнено фантазиями о его родителях, о том, что они любят его и когда-нибудь обязательно найдут. Клаудии были хорошо известны эти фантазии. Очень долгое время она сама жила ими. Ее сын наверняка перенес ужасы своего детства с такой надеждой, несмотря ни на что оставаясь в приюте, боясь убежать, так как он верил, что не сегодня-завтра наступит день, когда его родители приедут, чтобы его спасти. Но в конце концов он был вынужден отвергнуть эту мечту, так же как когда-то отвергли его.
Но сейчас Чейз приготовился узнать правду о своих родителях, и среди боли и страха Клаудиа видела в его глазах проблеск надежды, уверенности, что его все-таки любили.
Клаудиа уже сказала Чейзу, что именно его отец солгал ей, сказав, что он умер. Но она видела, что в нем все еще теплилась древняя как мир надежда маленького мальчика, что ложь его отца все-таки оправдывалась любовью. Клаудиа знала, почему Виктор Кинкейд ей солгал. Она поняла это сейчас с болезненной ясностью. Причина была оправданна, но о любви тут не было и речи.
— Я была там, Чейз, — ответила она наконец. — Я именно та, кто дал жизнь двум близнецам-сыновьям. Я твоя…
Дальше продолжать она не могла. Она не могла выговорить слово «мать». Она знала, что оно означает для сироты, как наполняет его надеждой, любовью и счастьем.