— И твой отец полетел на Луну?
— Ну конечно нет! Папа в этот список попал еще маленьким. А теперь он шишка в Институте перспективных исследований, и ему некогда развлекаться. Мама не полетела бы ни за какие коврижки. Ну я и говорю: полечу сама. Папа сказал: «Нет!», мама сказала: «Боже мой, ни в коем случае!» Вот я и полетела. Я могу быть очень стервозной, если захочу, — добавила она горделиво. — У меня талант. Папа говорит, что я маленькое аморальное чудовище.
— Думаешь, он прав?
— Конечно прав. Он-то меня понимает, а мама только руками машет и говорит, что у нее сил больше нет. Так вот, целых две недели я вела себя совершенно ужасно и невыносимо, и в конце концов папа сказал: «Черт с ней, пусть катится! Может, за нее хоть страховку дадут!» И я покатилась.
— Хм… Я все-таки не понял, как ты очутилась на этом корабле.
— А-а-а… Я совалась куда не следует, делала, что не положено. Всегда стараюсь держать глаза открытыми — узнаешь много нового. Вот меня и сцапали. Они бы предпочли папу, но теперь надеются обменять меня на него. Я не могла этого допустить, поэтому пришлось дать деру.
— Это сделал дворецкий, — мрачно пробормотал я.
— Что?
— Твоя история напоминает детективы — так же много нестыковок и дыр.
— А-а-а… Уверяю тебя, это просто… Ой-ой, опять начинается!
Но ничего такого не произошло, всего лишь сияние сменилось с белого на голубое. Никаких осветительных приборов я не обнаружил, мерцал весь потолок. Мы распластались по полу. Я хотел встать, но не смог.
Самочувствие было как после кросса по пересеченной местности; я едва дышал. Вряд ли причиной был голубой свет. Голубая составляющая — просто колебания в диапазоне от 4300 до 5100 ангстрем, они присутствуют в солнечном спектре. Но что бы ни подмешали в это сияние, мы обмякли, как мокрая тетива.
Чибис пыталась мне что-то сказать:
— Если… за нами придут… не сопротивляйся… и… главное…
Голубой свет опять сменился белым. Узкая стена стала отъезжать в сторону.
Побелевшая от страха Чибис нашла силы договорить:
— …главное… не сопротивляйся… ему.
Двое мужчин вошли в комнату и, отодвинув Чибис, связали мне запястья и лодыжки, да еще намотали веревку вокруг пояса, прижав локти к туловищу. Мало-помалу я выходил из оцепенения, но был еще так слаб, что не смог бы и почтовую марку лизнуть. До того хотелось дать им по башке, но проще, наверное, бабочке поднять накрывшую ее чашку.
Меня выволокли. Я запротестовал:
— Эй, куда вы меня тащите? Что вообще происходит? Я на вас в суд подам! Я…
— Заткнись, — сказал пират.
Это был костлявый коротышка лет пятидесяти или старше. Судя по физиономии, он никогда в жизни не улыбался. Второй, помоложе, — толстый, с обидчивым детским ртом и ямочкой на подбородке — выглядел так, будто мог и посмеяться, если беспокоиться не о чем. Но сейчас он был обеспокоен.