Эту историю Мария Семеновна мне не простила. Отныне она относилась ко мне с доверчивой враждебностью. Она ждала моих новых ошибок, промахов. Она хотела подавить тайное возмущение в «ее» школе, которое медленно зрело во мне. И настроение в учительской накалялось.
Я долго не знала, что же произошло в тот день в кабинете Марии Семеновны, отчего так изменился Виталий. И только потом, после окончания учебного года, я случайно встретила его мать в магазине. Оленева была по-прежнему холодна и деловита. И я удивилась, что она подошла ко мне.
— Я давно хочу вас поблагодарить, Марина Владимировна, и извиниться за свою резкость. Если бы не вы, эти дураки многое бы натворили…
— Я?!
— Ну да! Я потом узнала от родителей Аллы, как верно вы с ней поговорили, указали на ее место…
— Ах вот что!
— Да, ну и я, конечно, изменила тактику…
— А что, собственно, Виталию сказали тогда в кабинете Марии Семеновны?
— Я бесконечно благодарна товарищу Игнатову и Марии Семеновне. Их поддержка была неоценимой.
— А именно?
— Ну, я сказала Виталию, что эта девица с уголовным прошлым. И Мария Семеновна меня поддержала, сказала, что давно исключила ее из школы за легкомыслие, мягко говоря…
— А разве она училась в нашей школе?
— Ну, ложь во спасение… — Оленева засмеялась. — Он, конечно, дурачок, не поверил, стал грубить. И вот тут-то товарищ Игнатов подтвердил мои слова…
— Разве это правда?
— Ох, как вы наивны! Игнатов меня хорошо знал, он слышал о моем муже, он увидел, что мальчик отбивается от рук… Он даже сказал, что эту девицу скоро направят в колонию и что Виталий сможет сопровождать ее туда, если перестанет меня слушать.
Она улыбалась, счастливая, гордая собой, а я видела снова застывшее лицо ее мальчика. Болезненно застывшее. Такое лицо может быть у человека, испытывающего непрерывную глухую боль и не желающего ей сдаваться…
— И он поверил? Струсил!
— Ну что вы, мой сын не трус. Он к ней домой побежал. И вот там она что-то ему наговорила. Обиделась, видимо, когда он стал расспрашивать; сказала, что он только о своей карьере думает, а потом выгнала. И вернулась в старую компанию. Талик ее потом встречал, с разными…
Оленева была в упоении от своих успехов.
— К счастью, у мальчика оказался твердый характер. Вначале он ей звонил, пытался письмо написать, а потом оборвал. И со мной стал снова делиться…
— А стоило ли так поступать? — спросила я.
Ее высокомерное розовое лицо слегка оттаяло.
— Боже мой! Вы бы видели эту семью! Папаша выпивает, мне в его мастерской рассказали. Мачеха ленивая, грязная. Детей — пятеро. И все это — на шею Виталию и мне?!