Она аккуратно уложила свои покупки в сумку и ушла, крепкая, стройная женщина, одетая модно и с большим вкусом.
Виталий кончил школу с золотой медалью и поступил в университет. На личные темы мы с ним больше не говорили. Я замечала только, что девочек он сторонился. Но не равнодушно, как раньше, а пренебрежительно.
Еще несколько раз я мельком встречала Оленеву. Она радостно говорила, что сын не женат, что девчонки, конечно, вешаются ему на шею, но он к ним относится иронически.
Потом я прочла, что студент Оленев сделал какое-то выдающееся открытие в математике, потом — что ему была присвоена кандидатская степень вместе с дипломом.
Ни с кем из школьных товарищей он не встречался. Не приходил и в школу на ежегодные встречи выпускников. Ребята отзывались о нем неважно, особенно девочки: циник, карьерист…
И я часто думала: а может, стоило в ту холодную мартовскую ночь дать им денег и отправить его с Аллой на целину?
Или надо было разыскать потом эту девочку, поговорить, убедить ее во имя самолюбия не топтать свое чувство?
Не знаю, до сих пор не знаю, как надо было поступить в этой истории.
В начале третьей четверти на большой перемене Мария Семеновна вызвала меня к себе. В ее кабинете стояли два высоченных парня.
— Вот. Новенькие. К тебе в класс. Орлы!
«Орлы» вежливо наклонили головы. Смуглый парень улыбнулся ярким, словно накрашенным ртом, а белобрысый изучающе посмотрел на меня.
— Они тебе живо дисциплину поднимут, — сказала Мария Семеновна.
— Она у меня и так неплохая, — обиделась я.
Парни сохраняли серьезность.
— Ты знаешь, кто они? Перворазрядники!..
— У нас много спортсменов, — сказала я.
— Твои спортсмены! Да кто их всерьез принимает… — засмеялась она. — А вот эти — волейболисты из областной команды!
Я вздохнула. Сколько раз давала себе слово с ней не спорить!
— Да, чтоб не забыть, — ласково обратилась она к парням, — вы там всюду исправьте в документах… Вы теперь сорок пятая школа.
Мария Семеновна тряхнула седыми, стриженными скобочкой волосами и гордо посмотрела поверх очков.
— Веди в класс! Знакомь!
Мы вышли из кабинета.
— Как вас зовут? — спросила я, задирая голову.
— Сапогов Саша! Политыко Гена! — прозвучало хором.
У смуглого Политыко были странные длинные ресницы. Они загибались не вверх, а вниз, прикрывая глаза, и зрачки блестели сквозь них лукаво, настороженно, точно через решетку.
Глаза Сапогова, маленькие, внимательные, казались ему не по росту. Над ними нависал широкий бугристый лоб, и они всегда оставались в тени, редко мигающие, голубоватые, холодные.