Я все же решил заказать горячей ухи и кофе и, нажав кнопку вызова, позвонил коридорному.
– Братец, дуй-ка ты в ресторан и закажи для нас с полковником горячей ушицы стерляжьей, пожирнее, с перцем, и кофе покрепче и пусть пошевелятся скоренько, – приказал я коридорному, сунув ему серебряный четвертак для придания начального ускорения.
Потом вернулся к столику и увидел, что полковник уже разлил по рюмкам остатки коньяка.
– Александр Палыч, за вас, героя нынешнего дня, – полковник поднял рюмку, чокнувшись со мной. – Может, не будем ждать одобрения от Иван Петровича, вы его уговорите, что, я не знаю, как он вас любит? Давайте, пишите прошение об определении на службу в Главный штаб прямо сейчас. Пока съездите домой, генерал Обручев уже у государя утверждение в чине коллежского асессора выправит, – совершенно четко сказал полковник, и я понял, что он имитировал опьянение, а на самом деле совершенно трезв. А я, дурачок, озаботился приведением его в чувство с помощью жирной ухи и кофе (наивный попаданец, с кем ты сел коньяк пить, с бывшим жандармом, то есть кагэбешником по меркам двадцатого века, их же специально учат пить, не пьянея).
Тут в дверь постучали, и появился официант из ресторана с тележкой, где был судок ухи с половником, тарелки и кофейник с чашками. Я расплатился, щедро оставив на чай, и официант забрал пустую посуду. («Не допускай порожних рейсов – возьми попутный груз» – плакат времен СССР.) Уха была жирная и перченая – то, что надо. Но Агеева приводить в чувство не требовалось, он понял, что я его раскусил, да и сам не напился, а то мог бы заказать еще бутылку, и поезд ушел бы без меня, тогда и представление на чин государю нести не потребовалось бы.
– Дорогой Сергей Семенович, я очень рад, что вы правильно оценили сегодняшнее происшествие на полигоне, еще раз повторю, что для меня была бы большая честь работать рядом с таким умным и дальновидным офицером, как вы (ишь как я избежал формулировки «под вашим мудрым руководством» – я тоже знаю себе цену), – убедительным тоном обратился я к полковнику. – Но дед для меня самый близкий человек, и я просто должен поставить его в известность, тем более что мое решение, так или иначе, влияет на его дело. Я помню все, что вы мне говорили про определенную свободу, в том числе и творчества, которую согласны предоставить мне в обмен на мои экспертные знания, но слово купеческое есть слово, тем более для деда, который придерживается старого обряда веры, запрещающего лгать и ловчить (по крайней мере, между своими). Так что я вам дам телеграмму не позднее чем через день по приезде в Москву. Еще у меня есть просьба касательно штабс-капитана Панпушко.