«Жалкий братец! Какими ужасными ночами я обязан тебе! Я не был пылким. Я играл твоей немощью. По моей вине мы все теперь должны вернуться в изгнание и в рабство».
Затем Буба-Символист с фиолетовым от портвейна усами продекламировал раннее футуристическое стихотворение русско-советского «поэта революции» Владимира Маяковского, которое мне понравилось. Стихи Маяковского резко отличались от всех других. Маяковский не боялся употреблять грубый русский сленг, на котором люди действительно говорили большую часть времени. Он воспринял революцию, как новое начало в искусстве, а не в политике. Для него важнее было то, что революция была не только обещанием социальной справедливости, но и возможностью для рождения новых форм и жанров в искустве. Он был настоящим новатором в поэзии. Кажущаяся вульгарность нисколько не унизила его поэзии, а даже наоборот — добавила стихам вес и оригинальность.
Символист прочитал:
— Я тут же смазал карту будня, плеснувши краску из стакана.
Я показал на блюде студня косые скулы океана.
Потом они спорили о Сартре, о котором я слышала, но понятия не имела, как интерпретировать сюрреализм или абсурдизм. Сюрреалистический мир СССР смешивался с эфемерной реальностью и был взаимозаменяем в повседневной жизни. Абсурд всегда присутствовал в русской и советской культуре. Гоголь, Хармс, Шемякин, Булгаков. Это когда реальное становится нереальным, а нереальное вдруг становится реальностью.
Большую часть времени я держала рот на замке — слушала этих двух семнадцатилетних подпольных интеллектуалов.
— Теперь твоя очередь, — они оба вдруг посмотрели на меня.
Я должна была что-то делать. Выхода не было! Я встала на стул в кухне и начала декламировать эскимосскую народную сказку о надежде.
«Я поистине самый лучший охотник на оленей — там, на равнине, где лежат валуны. Каждый день я прихожу сюда, и стреляю своими стрелами, туда на равнину, где лежат валуны. Руки у меня слабые, как лапки пуночки, но я все равно прихожу и стреляю своими стрелами туда на равнину, где лежат валуны. Потому что однажды один из этих валунов превратится в оленя, и тогда я стану поистине великим охотником — там, на равнине, где лежат валуны».
Они выглядели озадаченными. Степан сказал:
— Ну, ладно, хоре. Давай, старуха читай свои стихи, я знаю, что ты пишешь.
Я отважилась и прочитала два коротких стихотворения. Одно называлось «В утробе»:
Земных полей далёкий небосвод
Манит меня мерцающей полоской
Тревожный зов околоплодых вод
Как будто шёпот в Тишине Матросской
Другое было без названия: