Панк-хроники советских времен (Бру) - страница 71

— Заткнись, дурак!

Бородатый разозлился еще больше и назвал меня паскудой. Затем он потряс в воздухе пухлым кулаком с татуировкой и пообещал позвонить в милицию и поместить нас туда, где Макар телят не пас. В это время Дёма ключом открыл свою дверь.

Мы вошли без помех в Дёмину квартиру, сразу же упали на паркетный пол в коридоре и расхохотались. Дёма заметил, что он раньше не понимал выражения «дуба врезать». Только сегодня впервые до него дошёл смысл великого выражения. Внезапно Дёма вспомнил, что до вечера в консерватории осталось всего около часа. Он не запаниковал, но сосредоточился на задаче. Он быстро выстирал свою белую рубашку под краном в ванной комнате и повесил её на верёвку над газовой плитой на кухне, чтобы высушить. В ожидании, мы разговорились о композиторе Мусоргском, написавшем «Картинки с выставки». Название было использовано по неизвестным нам причинам западной группой «Эмерсон, Лейк и Палмер». Мы также подумали, что Мусоргскому это бы не понаравилось. К этому времени средняя часть рукавов Дёмы уже исчезла в огне. Уцелели только манжеты на длинных нитях, воротник резко пожелтел, запахло полёным. Остатки рубашки выглядели как карта малых Антильских островов, и все ещё висели на верёвке. Дёма тихонько застонал, но было поздно. Вдруг его осенило. Гениальная идея состояла в том, чтобы использовать воротник и манжеты под свитером, как будто под свитером была одета целая рубашка, что могло выглядеть модным. Затем он налил на свою шею и в подмышки популярный в то время французский одеколон Драккар. Запах рапростарнился по всей квартире, и я почувствовала, что у меня вот-вот начнётся приступ аллергии и, может быть, я даже умру от удушья. Я выскочила из квартиры и побежала по лестице бегом, чтобы избежать аллергии. Дёма крикнул мне вслед, что он меня нагонит в лифте. Я бежала через три супеньки, но Дёма каким-то образом меня опередил.

На улице я держалась он него на расстоянии. Он занял у меня два рубля и взял такси. Когда я пересекала бульвар, я встретила Павла Федоровича Козлова, моего будущего близкого друга. Он сидел один на массивной скамейке у Чистых прудов и из «горла» пил белое виноградное вино. Я остановилась и предложила ему закусить рогаликом, который только что купила в булочной. Он сказал, что это с моей стороны очень великодушно, но несерьезно, и что рогалик ни в коем случае его не спасёт. Потом он сказал:

— На случай, если тебе интересно, меня зовут Паша. И что я могу «присоединиться к нему, если захочу».

— Я — артист балета в стране рабочих и крестьян, — грустно продолжил он. — А кто ты?