Кремль в самом конце шестнадцатого века был достаточно мало похож на картинки в дореволюционном альбоме у моих родителей, а тем более на фото в путеводителе, купленном мною перед приездом в Россию двадцатого века. Проехав ворота, мы оказались на небольшой площади. Перед нами справа находилась площадка, которую, как мне показалось, готовили к строительству. Далее располагался построенный по известной схеме «каменный цокольный этаж, над ним два деревянных» крупный терем. От него налево шла стена с зубцами, но без башен; посреди были врезаны ворота. Далее шло длинное двухэтажное каменное здание, в котором я угадал административный корпус – и, как оказалось, был прав. А над стеной высились луковицы по крайней мере двух церквушек поменьше, а за ними – увесистые купола Успенского собора цвета червонного золота, жестяные Архангельского, позолоченные Благовещенского, и огромная, но пока еще недостроенная колокольня.
Мы въехали в арку через открытые деревянные створки ворот, охраняемые людьми в красных кафтанах и с бердышами (Борис пояснил, что ворота именовались Колымажными) и оказались во внутреннем дворе. Административное здание огибало его с запада; в нем были еще одни ворота, точно так же находившиеся под охраной. Здание сие примыкало к более высокому с граненой поверхностью; это и была древняя Грановитая палата. Посредине находилась одна церковь, вторая высилась над дворцовым комплексом. Именно туда и предстоял наш путь.
Мне была выделена небольшая комнатка для отдыха на первом, каменном этаже. Где-то через час или полтора, ко мне постучались. На пороге стоял человек в монашеском клобуке.
– Зовет тебя патриарх, княже. Пора тебе на таинство святой исповеди.
– А как мои люди?
– Увидишь их на службе. Их исповедуют иные иереи.
Он повел меня по какой-то лестнице вверх, где мы прошли через сторожку и спустились по лестнице на Дворцовую площадь. Перед нами открылась чудесная панорама соборов и только что достроенного Ивана Великого. Но инок не дал мне насладиться этим видом и повёл меня к древнему и прекрасному Успенскому собору.
До того, я его видел лишь на фотографиях, где он казался несколько тяжеловесным. Но в жизни он был прекрасным – не столь вычурным, как Архангельский и Благовещенский соборы, а внутри, расписанный древними мастерами, он был вообще необыкновенно красив.
Но мне не удалось долго наслаждаться интерьером храма. Из одной из неприметных боковых дверей вышел еще один монах, подошел к нам, и сказал:
– Княже, тебя Святейший хочет видеть.
Патриарх находился в маленькой комнатушке, без всяких украшений, кроме книжных полок, икон на одной из стен, и лампады перед ними. Как и в моё время, перед ними стоял аналой с крестом и Евангелием. Я подошел под благословение, поклонился, перекрестился, и поцеловал крест и Евангелие; затем подошел поближе к Иову, склонил голову, и начал рассказывать о своих грехах – как и учили, не пространно, а по пунктам.