Дед Митр, сентябрь 1944 г.
Лесово
Маджурин надел полушубок и вышел во двор, утопавший в раннем апрельском сумраке. Тихий ветер шумел над головой. Маджурин расстегнул полушубок, между черными бортами сверкнула белая рубаха. Он заметался по двору, белая рубаха то напрямки, то наискось пересекала ночь. Он втянул ноздрями теплый сумрак, притаившийся под ветвями деревьев, и в горьковатом запахе старых листьев почуял весну. «Не очень зол, но и не ласков», — подумал он о ветре и сосредоточенно остановился перед домом.
— Возьму бутыль вина, две-три связки колбас и пойду в долину. Надо почувствовать температуру телом. Привезла Милка в село аппарат. Померили и вышло, что в нашей долине такая же температура, как в окрестностях Феррары в Италии. Но надо проверить атмосферу на своем организме, чтобы все было ясно. Еда и вино поддержат тепло в крови; не одежда греет человека, а человек — одежду. Без еды-питья и дерево не растет. Сок на зиму прячется в корни, а весной течет вверх, растение цветет и завязывает плод. Зимой сок кротко спит в жилах корней, пока не согреется земля. Если сок вымерзнет, дерево умрет. Вот и увидим этой ночью, станет ли долина питать персик или весь шум-гром впустую, как от слепой пули.
Он прокрался в дом и вышел с бутылью вина и связкой колбас. Пестрый картуз переплыл глухую улицу и замелькал на Венце. Маджурин забрался под дощатый навес и по запаху пережженного угля, как по веревочке, нашел жестяную печку с вмазанным в нее котлом для воды и четырьмя трубами. Пар поддерживал в помещении постоянную температуру. Мимо саженцев, зарытых в песок, он вышел под открытое небо, сбрызнутое редкими весенними звездами. Уже минул месяц с тех пор, как началось облагораживание долины, но дни так смешались, что Маджурин никак не мог вспомнить, когда он застрелил собаку и когда ездил с грузовиками в район Долина.
Оставив позади несколько холмов, он спустился в долину. Услышал бормотанье деревьев, пошел на шум и, как бы держась в темноте за канат, выбрался на берег реки и сел на поваленный вяз. Срезал ножом кончик колбасы — тихо поплыл запах тмина — и принялся жевать сухое мясо, запивая каждый кусок добрым глотком вина. Наелся, повесил оставшиеся колбасы и бутыль на ветку, сбросил полушубок, пиджак и побрел к подножию холмов. Встал в темноте лицом к Ерусалимскому и прикинул, что в эту ночь должен сделать двадцать километров в четыре круга: вдоль холмов, поперек низины, по реке и обратно к вязу со снедью. Он пошел в темноту, не обращая внимания на погоду, отдавшись ощущению холода, тепла, влаги; шагал, слившись с природой, отмечая смену температуры. Делая четвертый круг, он ступал по влажной земле в уже редеющей темноте и заново перебирал в уме свое ночное путешествие. У подножия холмов его обдало жаром. Он догадался, что пересек гирло крутого дола, и, возбужденный, вернулся, угадывая местоположение пропасти по теплой струе воздуха. Минутный порыв ветра воскресил в памяти скрип каравана, предводимого Карталкой, грохот платформы старого Отчева, Петра Налбантова и Булкина. Ему пришло в голову, что дол, некогда служивший для спасения народа, станет котельной долины. Потом, уже возвращаясь, посреди долины он почувствовал, что жар долетает и туда, только слабее.