— Ты еще не замучила нашего Володечку?
— Нет, она хорошая девочка… — Володя потрепал Галю по выбившейся из прически косе… — Она тут мне помогает.
— Еще бы! Ведь она, это ж надо, такая дурища, ведь она вроде влюбилась в вас, Володечка: только о вас и говорит. Так прямо и полыхает…
Нюра хрипло посмеивалась, а мне вдруг ужасно захотелось сунуть ее головой в старый автоклав, который стоял около перевязочной.
— Как не стыдно… — Галя вскочила, еле сдерживая слезы, — такая взрослая, а глупости болтает.
— Посмей, посмей так старшим отвечать.
Лицо Володи вдруг стало холодным, скучным, а Галя с ненавистью смотрела на Нюру, и по щекам ее текли слезы.
— А это чего намалевано? — Нюра хотела взять рисунок Володи, но Галя выхватила его, чуть смяв уголок. Потом бережно разгладила картинку и ушла в палату, согнувшись на правый бок.
— Зачем вы это сделали? — спросила я тихо, с отвращением глядя в тупое самодовольное лицо Нюры.
Она засмеялась, поблескивая золотыми зубами.
— А чего такого? Если у ее матери ветер в голове, так хоть люди должны присмотреть. Это же надо, в двенадцать лет и уже любовь всякая в голове, ни понятия, ни совести, как себя соблюдать.
— Как вам не стыдно!
— А уж она и так и этак к нему ластится, и волосья крутила — перекрутила, а я — все молчи?! Нет, девка, мы к этому, не приучены, у меня разложение не пройдет…
— Замолчите! — крикнула я громко, на нас даже больные, гулявшие в коридоре, оглянулись.
— Но, но, раскомандовалась! — Нюра хотела упереть руки в бока, но согнулась. Аппендицитный шов не давал нам полной свободы движений.
И тогда я сбежала, да, позорно сбежала в палату, я не умела спорить с такой женщиной.
А ночью я проснулась от плача в нашей палате и от голоса Володи.
— Ну, чего ревешь? Ты не должна реветь, уже большая девочка.
Всхлипывания Гали продолжались, но тише.
— Думаешь, я на всякие глупости внимание обращаю, а я им и значения не придаю. Вот разные люди разные вещи не выносят. Иногда — запахи, иногда не все есть могут, а я несправедливости не выношу…
— Так это тоже несправедливо, — довсхлипывала Галя, — такое сказать, я же девочка, а вы дядя.
— Правильно, я тебе в папы гожусь. Сколько твоей маме лет?
— Скоро тридцать.
— А мне двадцать два, почти однолетки. Так?
— Ага! А вы давно решили доктором стать?
— Давно. Я еще в детстве животными увлекался, змей собирал, кошек бродячих, петухов.
Я тихонько засмеялась, представив его с петухом в руках.
— У нас в Армении любят ярких петухов, бои даже устраивают, вот я их после боя и зашивал, простой ниткой. И ничего, заживало.