— Жуть… — Передёрнула плечами Айше.
— Брррр… — Вынужден был согласиться я.
— Вот и прекрасно, улыбнулся монах. — Значит, вы оба — вполне "коммуникабельны". Раз почувствовали "голос места"… Вы придумали, что будете говорить? — Неожиданно быстро спросил он. — Не забудьте, что времени у вас — ровно минута. Минуту Раффа будет внимать вам, в миллисекунду обратится он к Творцу за советом и осмыслит им сказанное; и, наконец, несколько секунд понадобится мне, чтобы узнать ответ Раффы. — Мы в нерешительности переглянулись. Заметив эти "переглядки", старик снисходительно вздохнул:
— Так я и думал… Ладно, я буду говорить текст — тихо, чтобы не сбивать — а вы мысленно повторяйте — слово в слово. При этом, приняв "позу моления" — с воздетыми кверху руками… или — смотрите сами, как вам самим покажется удобнее — представляйте себе, что вы на самом деле обращаетесь к тому, кто несоизмеримо выше и сильнее вас — пусть он находится хотя бы и прямо здесь, в этом мире… — Мы не возражали. Старец встал между нами — видимо, чтобы окончательно лишить нас возможности думать о вожделённом, а не о Боге — и, положив клюку перед собой, воздел руки к небу.
— Слушайте… — вскоре тихо сказал он. Мы прислушались. — И повторяйте… — добавил он шёпотом. Мы едва не прыснули, вспомнив о том, что только что в ответ на его "слушайте" оба ожидали услышать "откровения свыше". — Лучше — молча. Чтобы язык не заплетался… — Мы, поразмыслив, кивнули.
— О, вездесущий Отче наш! — Начал ровно, без надрыва и какого-либо преклонения, но — с известной долей какой-то торжественной искренности — говорить монах.
— О, вездесущий Отче наш! — Молча вторили ему мы, воздев руки к небу.
— Обрати взор свой на взалкавших счастия Любви отпрысков своих! — Продолжил монах, едва мы мысленно закончили предыдущую фразу. Я сказал "едва мы закончили" — это верно: я почему-то "слышал" Айше, а она — меня. Мы действительно "говорили" хором, и, если кто-то запинался — другой терпеливо ждал. А монах ждал нас обоих — чтобы, едва мы выговоримся, предложить следующую порцию "обращения"…
— Защити Любовь нашу от всех, кто вольно или невольно может или хочет разрушить её и дай нам силы жить в союзе до самой смерти… — Здесь мы уже начали проникаться серьёзностью момента. Жаль, что мы не могли видеть лица друг друга — каждый был уверен, что в этот момент оба выглядели растеряно. А потом на глазах каждого вдруг появились слёзы…
— Обещаем тебе, Отче, что мы сами не посмеем согрешить против Любви своей, против взглядов наших сегодняшних, против добра и счастия в мире этом, ибо на чашу весов ставит каждый из нас и свою Судьбу, и судьбу своих детей… Мы знаем, что ждёт всякого, кто не сдержит слова своего, тебе данного, но не видим для себя сегодня никакой иной судьбы. Мы чисты перед тобой, Отче, в делах и помыслах наших, и не грешим против совести своей, обращаясь к тебе… Миг, когда ты услышишь нас и соединишь навеки, мы ждём, как самый желанный час нашей жизни… Аминь! — Закончил монах и несколько секунд стоял, склонив голову, как бы к чему-то прислушиваясь, сделав нам предостерегающий жест рукой, чтобы мы не мешали его мыслям. Куда там — до того ли нам было! Мы забыли и о происшедшем только что у ручья, и о полунаготе своей — даже член мой безвольно повис, как будто ничего интересного для него совсем недавно и не происходило… Глаза застилали слёзы, не то — умиления, не то — радости, не то — покаяния… или — вообще непонятно, чего…