— Хочешь избавиться от большой опасности, которая может стоить тебе головы… ведь у тебя она одна… Ты, конечно, не захочешь расстаться с ней? — важно спросил Кожоль, без зазрения совести игравший на слабостях Жаваля.
— О, говорите! — умолял трактирщик, у которого тотчас заплясали колени.
— Я подозреваю, что эта дама замышляет какой-то политический заговор, в который ты против воли можешь впутаться.
— Да, да… совсем против воли, будьте уверены, — пробормотал Жаваль.
— Итак, если эта дама явится опять?
— Я прогоню ее! — крикнул поспешно трус, желая поусердствовать.
— Ах нет! Берегись прогонять ее, потому что в таком случае Директория расстреляет тебя, заподозрив, что ты хочешь отвести от заговорщиков опасность.
— Так как же мне поступить? — шепнул хозяин, у которого от двойной напасти — гильотины и расстрела — мороз пробежал по спине.
— Ты вежливо примешь даму, но ни слова не скажешь о том, что я здесь.
— Хорошо.
— Потом скажешь ей, что один из новых друзей… жилец, на короткое время занявший номер у тебя… известил тебя о моем скором прибытии в Париж.
— Слушаю.
— И ты возьмешь ее адрес, чтоб сейчас же дать знать, когда я приеду.
— Это все?
— Да, покамест. Итак, осторожность, Страус… или — крак! — голова отскакивает на двадцать шагов! Или — пиф-паф! — двадцать пуль в живот! Что расстраивает самое крепкое здоровье! Ты хорошо понял?
Жаваль молча кивнул, потому что все эти подробности о «крак!» и «пиф-паф!» внезапно иссушили ему горло.
— Если ты не понял, Страус, то прошу, умоляю тебя, спроси — и я еще раз повторю свои инструкции… иначе я буду в отчаянии, если какое-нибудь недоразумение будет стоить тебе жизни, — подтвердил Кожоль, забавлявшийся глупостью простака-хозяина.
— Я приму ее вежливо, ничего не скажу об вашем визите и спрошу ее адрес. Видите — я понял? — ответил, как вытверженный урок, без запинки, Жаваль: новый припадок страха опять развязал ему язык.
— Прощай, Страус. Выкажи мудрость змеиную… потому что Директория следит за тобой, — проговорил Пьер на прощанье.
У несчастного Жаваля не осталось сил проводить его. Он опустился в изнеможении на один из ларей в прихожей и, жалостливо охая, говорил:
— Но, Боже милосердный! Директория глаз с меня не спускает… так и торчит возле меня.
А Кожоль продолжал между тем свой путь к улице Мон Блан, рассуждая:
— Если Бералек забыл Елену, то она, напротив, любит его больше прежнего и очень желает его видеть.
Сделав шагов десять, он остановился в раздумьи.
— Какая же это интересная новость, которую мадемуазель Валеран желает сообщить Ивону? — прошептал он.