Волнение стеснило грудь аббата так, что он не мог говорить. Он лишь кивнул.
— Ну, так вот! — сказал Фуше. — Все кончено! Государственный переворот совершился.
— А! Так Бонапарт решился? — прошептал Монтескью, бледнея.
— Он? Нет, он был слишком напуган. В сущности, совершил переворот его зять, генерал Леклерк… потому что он один сохранил здравый рассудок. Генералы же, узнав, что Бонапарт вне закона, поняли, что вместе с ним им грозит гибель, и хотели было отступить, когда Леклерк, видя отчаяние египетского героя, обратился к ним с увещаниями. Ему удалось ободрить павших духом Люсьена и других и уговорить обратиться с речью к войскам, воодушевив их рассказом о мнимой попытке убийства. Затем, взяв с собой гренадеров, Леклерк вступил в Совет и с помощью штыков разогнал Собрание Пятисот.
Аббат мужественно слушал этот рассказ, доказывавший, что весь его замысел рушился.
— Да, — прошептал он, — Бонапарт погиб бы, если б Леклерк не вздумал вступиться.
— Да, — отвечал Фуше, — в этом вы правы.
И потом, делая ударение на последнем слове, он повторил:
— Да, в этом отношении вы правы!..
— В каком же другом отношении я не прав? — живо спросил Монтескью, против воли поддаваясь надежде.
— Вы были правы, когда сказали, что «Бонапарт погиб бы». А теперь с чего вы взяли, что он спасен? Вы забываете еще кого-то, мне кажется…
— Кого же?
— Да как же! Человека, стоящего семи миллионов, который один в настоящее время может остановить полет триумфатора.
И, близко наклоняясь к аббату, министр холодно проговорил:
— Потому что, господин Монтескью, пора бы наконец решиться сказать мне: да или нет, стоит ли наш человек семи миллионов?!
Эта фраза так грубо намекала на цель сделки, что аббат, откладывавший ответ до последней минуты, собирался уже признаться, что он отчаялся получить деньги, когда с улицы раздался стук подков.
— Посмотрим, — сказал Фуше, — я хочу одержать честную победу. Это скачут с новым рапортом. Я обещал вам не заключать сделки до прочтения его.
Министр стоял у окна, и теперь, перегнувшись через подоконник, глядел на улицу.
— Этого агента я не знаю, — произнес он с удивлением.
За его спиной раздалось радостное восклицание. Аббат так же, как и Фуше, подошел к окну и тотчас узнал в слезавшем с лошади всаднике Ивона Бералека. В ту же минуту молодой человек поднял глаза к бельведеру, и Монтескью прочел в его взгляде такую уверенность, что не мог сомневаться: кавалер был вестником хороших новостей.
Это был действительно Бералек. Покинув дом Пусеты, он сумел достать себе лошадь. Почти три часа потратил Ивон на поиски аббата в Париже и наконец вспомнил рекомендацию Кожоля: