– Мне это знакомо, – ответила я, давая понять, что я на ее стороне.
Но Розария вмешалась, пробормотала, обнимая девочку:
– Чего мы только не переживаем из-за них! – и осыпала Элену звучными поцелуями, повторяя охрипшим от нежности голосом: – Красавица моя! Красавица моя!
Ей не терпелось присоединиться к нам, матерям. Она считала, что ждала слишком долго, а потому к нынешнему времени вполне подготовилась к этой роли. И решила немедленно продемонстрировать нам, особенно мне, что сумеет успокоить Элену лучше, чем невестка. Она поставила девочку на пол и сказала:
– Будь умницей! Покажи маме и синьоре Леде, какая ты хорошая девочка!
Девочка молча стояла рядом с теткой и с отчаянным выражением лица сосала большой палец. Розария спросила меня:
– А ваши дочери? Как они вели себя, когда были маленькими, такими же, как наше золотко?
Я чувствовала непреодолимое желание смутить ее, наказать, обмануть, а потому ответила:
– Я мало что помню, можно сказать, почти ничего.
– Не может быть! Дети не забываются.
Я помолчала, а потом тихо проговорила:
– Я ушла от них. Бросила, когда старшей было шесть, а младшей четыре.
– Что вы говорите? И с кем же они росли?
– С отцом.
– И вы их больше не видели? – Я забрала их обратно спустя три года. – Как все это ужасно! Но почему?
Я покачала головой, как будто не зная, что ответить, и сказала: – Я очень устала.
Затем я повернулась к Нине, которая смотрела на меня так, словно увидела впервые. – Иногда, чтобы не умереть, нужно убежать.
Я улыбнулась ей, потом кивнула Элене: – Не покупай ничего, забудь о других куклах, они тебе не нужны. Твоя кукла найдется. Доброго дня!
Я кивнула мужу Розарии, который, как мне показалось, вновь надел маску злодея, и вышла из магазина.
Я тогда очень сильно на себя разозлилась. Я никогда не заговаривала о том периоде моей жизни даже с сестрами, даже с самой собой. Несколько раз пыталась завести разговор с Бьянкой и Мартой, то с обеими вместе, то с каждой по отдельности, но они слушали меня молча и рассеянно, заявляли, что ничего не помнят, и тут же меняли тему. Только мой бывший муж перед отъездом в Канаду однажды выплеснул на меня свои жалобы и обиды, но, будучи человеком умным и чувствительным, устыдился этого низкого выпада, замял неприятный разговор и больше к нему не возвращался. Тем более непонятно, почему я рассказала об этом малознакомым, совершенно чужим мне людям, которые никогда не сумели бы понять мои мотивы, а сейчас наверняка перемывают мне кости. До чего противно, никогда себе этого не прощу: я чувствовала себя преступницей, выкуренной из своего убежища.