Я перевел дух и потряс головой, пытаясь слегка прийти в себя. Я совершил два довольно существенных симпатических действия одно за другим, и от этого теперь сделался довольно сонным и соображал туго.
Однако же, как говорится, Бог троицу любит. Я разделил свой разум надвое, а потом, не без труда, и натрое. Тут мне требовалось тройное связывание.
Пока дракк двигал челюстями, пытаясь проглотить липкую смолистую массу, я порылся в котомке, достал увесистую черную чешуйку, потом вытащил из-под плаща лоденник. Отчетливо произнес связывания и сосредоточил свой алар. Я поднял чешуйку и камень и сблизил их так, чтобы их потянуло друг к другу.
Я сосредоточился, сфокусировался…
И отпустил лоденник. Он устремился к железной чешуйке. У меня под ногами раздался грохот разлетающегося камня: огромное железное колесо выворотило из церковной стены.
Тонна кованого железа полетела вниз. Если бы кто-то наблюдал со стороны, он мог бы заметить, что колесо падало быстрее, чем под влиянием земного тяготения. Он заметил бы также, что падало оно под углом, как будто его тянуло к дракку. Как будто бы сам Тейлу направлял его на зверя своею мстительной десницей.
Но никто не видел, как все произошло на самом деле. И никакой Бог это колесо не направлял. Всего лишь я.
Посмотрев вниз, я увидел дракка, придавленного гигантским кованым колесом. Ящер лежал напротив церкви, неподвижный и темный, и, невзирая на то, что без этого было никак не обойтись, мне все-таки сделалось жаль, что я погубил бедную зверюгу.
Поначалу меня охватило незамутненное облегчение, смешанное с изнеможением. Осенний воздух был свеж и сладок, невзирая на запах дыма, шиферная крыша церкви холодила босые ступни. Весьма довольный собой, я убрал чешуйку и лоденник обратно в котомку. Перевел дух и окинул взглядом спасенный мною город.
И тут я услышал скрежет и почувствовал, как крыша подо мной зашевелилась. Весь фасад здания просел и обрушился, я зашатался – мир уходил у меня из-под ног. Я огляделся в поисках надежной крыши, куда можно было бы перепрыгнуть – ни одной крыши поблизости не было. Я принялся карабкаться назад, по крыше, рассыпающейся грудой обломков.
В отчаянии я перескочил на обугленные ветви дуба. Я ухватился за ветку, но она сломалась под моим весом. Я кубарем полетел сквозь сучья, ударился головой и провалился во тьму.
Очнулся я в постели. В комнате. В трактире. Это было единственное, что я понял. Ощущение было такое, словно меня огрели по голове церковью.
Меня помыли и перевязали. Чрезвычайно старательно перевязали. Кто-то счел необходимым залечить все мои свежие травмы, независимо от того, насколько они были серьезны. У меня была перебинтована голова, грудь, колено и одна ступня. Кто-то промыл и перевязал даже мелкие ссадины у меня на руках и рану от ножа, которую три дня назад нанесли мне Амброзовы головорезы.