— А что Настя?
— Мама все в заключении все это время была. Суд откладывали по просьбе Адамиди. Мол, человек у него есть, что душегубство видел, но приболел, в суд явиться не может. И все тянулось бесконечно долго… Я на Егора злился сильно за его вранье, мы почти перестали общаться. Он нашел защитника… Купил маленький дом на окраине и искал Иду… Мне казалось, что он только об жене своей и думает, и снова мне врет и врет.
Ногай терял терпение. Схватил крепко за руку и гаркнул как на своих нукеров:
— Настя. Что с ней?!
— Был суд, — испугавшись, затараторил Сашка. — Мама бодро держалась, хоть и исхудала сильно. Все обвинения отрицала… А потом вышла Глаша. Помнишь, у нас в доме работала? Она заявила, что видела как мать его убила.
— И ей все поверили?! Девке какой-то! Без роду племени! Прислужнице?
— Оговорила она мать, а видоков[15] у нас своих не было, почти все в тот день на свадьбе были. Мама вину не признала. — Сашка вздохнул. Тяжело было рассказывать прошедшее. Горько. Он выпил залпом ещё одну чашу. Ногай ждал, молчал. — Ее испытывали огнем, руку жгли, но она не созналась. Невыносимо было видеть такое. Я решил устроить маме побег. Подкупил за золото стражников и ночью они пропустили меня в темницу. Дошел до нее и даже камеру открыл… ключ мне дали. Обнялись. Оставалась малое — переодеться маме стражником и выйти незамеченной. Но оказалось, это все западня была. Я доверился не тем людям… Я сглупил, не верил я Егору и моя злость на него застилала глаза… Я всех подвел, я… Меня схватили, на глазах мамы угрожали перерезать мне горло за устройство побега… И чтоб меня отпустили, она созналась. Это я потом позже узнал, что Егор знакомого в темнице нашел — Даврога. Что он еду маме через него передавал. Что за помощью к нему надо было идти… Егор — он тоже готовил побег, а я им все планы порушил. Маму перевели туда, где нет возможности дотянуться… — Сашка опустил голову на руки, замолчал. Потом пробурчал будто сам себе:
— Совсем не то сказал! Не про то хотел… Что за вино такое? Я словно не в ладу с собою…
— Сколько осталось? — спросил Ногай.
— Ее казнят после светлой седьмицы.
— Что это?
— Ну, это неделя после Пасхи. Пасха — большой христианский праздник, и после нее всю неделю нельзя кровь проливать. Через две недели наступит седьмица.
Ногай молчал. Сашка заволновался, не зная, как это все понимать. Страх предательский пробежал: «Не поможет он ему! Все зря!» Затараторил:
— Я прошу твоей помощи. Мама много сделала ради тебя. Не откажи. У меня есть план. Взять тюремную крепость измором. Потребовать выдать мать.