— А-а, Ногай, вот и ты, — голос Великого был хрипловат, как у старика Муллы Ибрагима.
Ногай вошел в покои и с почтением поклонился. В комнате горело множество свечей. На большой кровати, покрытой мехами и синими атласными подушками, возлежал Великий хан, рядом у ног его сидела Устинья. Лицо хана было желтым с сетью красных прожилок.
— Оставь нас.
Она встала и Ногай увидел распухшее от слез лицо все еще красивой бывшей русской княжны, а ныне второй жены Великого хана.
— Что с тобой стало, Менгу? — спросил Ногай, когда Устинья вышла.
— Яд. Может, китайский хан Мунке обиду затаил? Ссора у нас вышла из-за купцов. Порубили его людей не много. Вроде как, были среди них близкие родственники хана. А, может, брат ждать устал… Не знаю. Азар пытался найти противоядие, но, похоже, лишь отсрочил неминуемое.
— Мне жаль, ты был хорошим правителем.
— Пустое, Ногай… Слышал я, как обошелся с тобой Туда, боится он тебя. Ты как-то в детстве, после состязаний, надавал ему затрещин за мухлеж, вот с тех пор и боится.
— Помню, — усмехнулся Ногай. — Мне потом досталось, твоя мать пожаловалась сотнику.
— Да, мать все боялась за младшего. До него у нее умерло два сына. Боялась и этого потерять. Всегда кутала его и уводила с тренировок, чтоб не простудился. Теперь я ее понимаю… — Великий хан вздохнул, и продолжил. — Туда-Менгу не признает тебя. Не признает и курултай, ты же понимаешь. Не просто так не едут люди — сговорились они с братом. Да и джихангиром[12] не признают тебя. Должность отдана другому Тудой, есть те, кто ближе тебя в роду из потомков Чингисхана.
— А достоин ли этот родовитый? Я не сдамся! Многие ханы перешли на мою сторону. Я возьму свое и мечом, если так пойдет.
— Ты рассуждаешь как воин, а не как правитель. А китайский хан на твоей стороне? А эмирам арабскому и египетскому ты написал? Что будут делать урусуты, когда начнется междоусобица? Они первые на нас пойдут. Погибнет много людей, Ногай. Начнется разруха и голод. Такой судьбы ты хочешь для ордынского народа?
Ногай молчал.
— Помнишь, много лет назад был меж нас разговор, и мы заключили соглашение? Я предлагаю договориться и теперь.
— Чего ты хочешь, Менгу?
— Странный рок постиг меня, год за годом у моих жен и наложниц рождались в основном девочки. Устинья родила мне двух дочерей, красавицы с зелеными раскосыми глазами. Я сосватал их за урустских князей. Отправил их уже: одну в Новгород, другую в Рязань. Устинья, вроде как, для всего гарема с ними уехала. Не хочет доставаться моему младшему брату. Любит меня, вот и рискует. Сказала, хочет быть до последнего… Любит, но любовь ее черная и тягучая, как смола… Так о чем я? Сын у меня родился, у первой жены, давно это правда было, да прожил всего пару дней, а после боги забрали его. И у наложниц рождались сыновья, раза три или четыре, не помню точно, но умирали быстро. А вот Устинье боги сына не послали… Красива, умна, но коварна, как змея. Придушить ее, гадину, а не могу… Думаю порой, вдруг не она, а вдруг это происки Туда-Менгу? А может, воля богов? Время шло, а наследник так и не появился. Тогда я задумался и решил испытать судьбу. Четыре года назад, я гостил в восточных землях, и женился на дочери хана Буга-Тимура Олджай, но вопреки всем нашим обычаям, я не привез жену в гарем. Когда же в назначенный срок пришла весть о рождении сына, я не оповестил никого, и не устроил большой праздник, как полагается. Я отправил отцу Олджай дорогие подарки, и стадо баранов, но просил молчать. Его зовут Тохта, ему три года. Я ни разу не видел своего сына и, возможно, этим сохранил ему жизнь. Я могу просить лишь тебя, знаю, ты человек чести. Позаботься о моем сыне, и когда придет время, помоги ему стать Великим ханом. А взамен я признаю тебя перед всеми, и дарую то, чего ты достоин.