— Через два дня поедешь как миленький туда. Я там раз пять была, замечательно у них, они молодцы, в тесной связи с мединститутом работают, да и природа подходящая. Звони Лёшке. Он там весь извелся уже, знаю я его!
И в самом деле голос у внука, взявшего трубку после первого гудка, был встревоженный:
— Дед?
— Лёш, не волнуйся. Меня врач осмотрел, проверил все, я через два дня в санаторий уезжаю, ты там не кисни, это недалеко. Приедете с Палычем. Сам посмотришь на меня.
Лёха шумно выдохнул:
— Не врёшь, точно?
— Нет, я тебе когда-нибудь врал?
— Врал — не врал, а немного скрывал.
— Вот женишься, бедная твоя жена. Такого зануду терпеть!
— Ладно, я обязательно приеду. А жениться — сам женись!
Козырев поехал в опустевшую квартиру и, собрав вещи, с тоской подумал про Каменку, потом, плюнув на всё, позвонил Горшкову:
— Сергееич, привет? Ты занят?
Тот каким-то унылым голосом сказал:
— Свободен, как птица в полете!
— Приезжай ко мне, щей, правда, нету, но пироги рыбные имеются, выпить не привози, мотор барахлит, поговорим, мои-то все в деревне, тоскливо.
— Буду!
Горшков явился вскоре, какой-то сам не свой.
— Сергееич, ты тоже заболел что-ли?
— Ну, можно сказать, неизлечимо, где твои хваленые пироги?
Козырев, большой любитель чая, заварил свежайший, привезенный на днях чай из Шри-Ланки, вдохнул аромат:
— Лепота!
Горшков млел от пирогов, аж мычал от удовольствия:
— Непередаваемо вкусно!
— Это ты, Саш, шаньги не пробовал, за них вообще душу отдашь!
— Что такое шаньги? — Козырев объяснил. — А, ватрушки такие?
— Сам ты ватрушка! Шаньги — это шаньги, с картошкой или со сметаной. У нас в поселке все мастерицы были, мамка моя, бывало, ругалась, что дольше с ними возится, чем мы их едим. Мои-то одноклашки-девицы не все их стряпать умели, а молодежь тем более, мамки наши секрет какой-то знали… ммм, вспомнил и слюни побежали.
— Что, и никто не умеет стряпать эти твои шаньги?
— В деревнях на Урале и в Сибири остались умелицы… эта, как ты скажешь, ватрушка такая… нежная, с корочкой, как укусишь… Я, бывало, как Фрося Бурлакова, по пять стаканов чаю и десять штук шанег за раз. Шаньги и пельмени, собственноручно налепленные, — это, брат, самая лучшая еда!
— Вот, будет командировка в Иркутск, найду твои шаньги, ну, если не понравятся!
Козырев важно сказал:
— Такого быть не может!
Повеселели после чая и пирогов, как-то незаметно разговор перешел на Вершковых.
— Я сегодня их утром в Питер отправил и, веришь, в душе тоска и пустота, как кусок души с ними уехал, успел соскучиться по ним, а ещё вся неделя впереди!
— Помнится, я тебе однажды сказал, что придёт твое время, и дышать без человека будет сложно!