Джои вновь смотрит на меня с сочувствием, и я ощущаю себя пациентом больницы. Приходится напомнить себе, что я и есть пациент.
Все выходят через пластиковый шлюз и снимают свои костюмы. Через стекло я наблюдаю, как они идут по коридору, и почему-то вновь чувствую разочарование. Мне до сих пор кажется, что это должно происходить намного живее. На фоне обязана звучать бодрая панковская композиция. Но все выглядит таким спокойным.
Взбиваю подушки чуть более яростно, чем необходимо, и, закончив, встаю с постели. Оливер бессмысленно пялится в телик на своей стороне палаты. Он прикручен к потолку, прямо как мой, и я невольно задаюсь вопросом, можно ли украсть что-нибудь из больницы. Вдруг понимаю, что мы впервые остались наедине. Хотя это трудно назвать «наедине», когда стены полностью прозрачны, а мимо постоянно проходят врачи, сестры и другой медперсонал.
Пока смотрю на него, в голове снова проносится наш поцелуй. Нельзя не отметить, что его губы мягче, чем я ожидала. Он кажется таким встревоженным, колючим и резким, а меня удивила податливость этих губ. Потом я вспомнила, как он тут же отстранился, словно я была ядовита. Скоро он расскажет кому-нибудь, как я симулировала жар. Снова взбиваю подушку.
Оливер отводит взгляд от телика, и я понимаю, что тот даже не включен.
– Обязательно это делать?
– Извини, но губки для мытья посуды толще, чем эта подушка.
– Ну, мы в больнице. На карантине в больнице, если ты вдруг…
– Оливер, прости, – почти на автомате говорю я. Всю жизнь мне приходится извиняться, повторяя «прости» за самые разные вещи. Но даже не представляю, за что конкретно извиняюсь сейчас, если уж на то пошло. Он пропустил какую-то вечеринку в Бруклине и не повидался с девчонкой. Большое дело. Мир от этого не остановится. Я даже немного сомневаюсь, что эта девушка знает о существовании Оливера. Совсем немного. Интересно, кто она? Кто-то из школы? Богатая соседка? Дочь друзей семьи?
Удивительно, что меня это вообще заботит.
Он качает головой, тяжко вздыхает, и я боюсь, что у него случится очередная паническая атака. Хочу помочь ему успокоиться, как в самолете, и думаю о том, чтобы снова взять его за руку, но он смотрит на меня с отвращением и со злостью.
– Слушай, – едко бросает он, – мне жаль, что у тебя такая тяжелая жизнь, а твой отец женился на какой-то девке. Но знаешь что? Мне моя жизнь нравилась, а ты просто ее сломала.
Чувствую, как вскипает кровь. Он ничего не знает обо мне. Голди – наименьшая из моих проблем.
– Как ты смеешь? – холодно говорю.
На секунду он кажется озадаченным, и я вижу, как на его лице мелькает, но быстро исчезает беспокойство.