– Что ты собираешься мне наколоть? – спрашиваю я старуху.
Но та молчит, словно между нами тысячи километров суши и океана. Ей не слышно с ее берега – все заглушают фиолетовые волны, серебряная пена, солнце Антильских островов, белый песок и трущобы на прибрежных холмах, выкрашенные во все цвета радуги картонные коробки. Она слегка чокнутая, эта кубинская ведьма.
– Тут накалывают только кресты и черепа в монохроме, и никак по-другому, Ло. – Он серьезен. Дымит и напряженно ждет: сниму или не сниму платье. Дым каннабиса змеится клубами, и уже вся комната полынно-горько пахнет предательством, соблазном, всеми смертными грехами сразу.
Кубинская мастерица русских подворотен. Ее хлеб – низший сорт живописи. Она готовит краски и копировальную бумагу, морщинистыми обезьяньими пальцами вставляет в татуировочную машинку иглу. Африканец докуривает косяк. Давит его в чашке, полной окурков в бордовой помаде. Подбирает мое пальто и говорит:
– Ладно, пойдем, Ло. Я пошутил. – Кидает на кресло смятую купюру – за беспокойство.
Мы сидим у барной стойки. Молчаливый, с квадратной челюстью бармен скалится, держа зажженную сигарету зубами, и протирает полотенцем стаканы. За сдвинутыми столами шестеро в рэперских кепках и тулупах за бутылкой граппы бросают кости. Взрывы раскатистого хохота. Возбужденные крики. В клозете кто-то надсадно изрыгает вместе с выпитым душу.
– Я больше не хочу видеть, как ты решаешь свои дела, – произношу я.
Африканец, хмуро уткнувшись в свой стакан, вздыхает:
– Не увидишь, обещаю.
Где-то на пирсах перекрикиваются на испанском. Чертов испанский в полночь кошмарен, точно волчий вой в ночном поле в метель. Ты слышишь, ублюдок? Здесь страшно. Не спасает даже горечь текилы. Разве ты не слышишь, как дрожат бетонные опоры моста? От их дрожи вот-вот треснет лед на январской реке, расколются торосы, и штормовой вал смоет нас в открытое море. Если прежде не ворвутся сюда воины-латиносы и не прирежут нас, как собак. Да, может, он сам и прирежет – вот этот, за стойкой, проклятый абхаз с лодочной кормой вместо челюсти и сигаретой в зубах…
Федька Африканец переглядывается с барменом, качает головой с извиняющейся улыбкой. А бармен смотрит на меня, презрительно искривив уголки рта.
Тенью проходит через полутемный зал кубинская ведьма. Останавливается возле Африканца. Кладет морщинистые ладони ему на виски, поворачивает его голову к себе, внимательным взглядом окидывает его лицо, словно оценивает лошадь.
– Похоже, я ей нравлюсь, амиго, – смеется Федька. Бармен, ухмыльнувшись, продолжает протирать полотенцем стакан.