– Ты опоздал лет на шестьдесят, мальчик, – хмуро отвечает старуха. Берет со стойки графин текилы и стакан. Уходит.
На стойке неверно пляшет под сквозняком опьяневшее от нашего дыхания пламя свечки.
– Что дальше? – спрашиваю я.
– Ничего особенного, Ло. Напьемся, потрахаемся, покурим, сдохнем.
– Ты такой мерзавец…
– Ну и ты та еще тварь.
– Когда ты сдохнешь, я на твои похороны не приду.
– Да и пофиг.
Африканец допивает залпом, со стуком ставит стакан.
– Тварь, – усмехается он. – А теперь пошли купаться, тварь.
Кидает на барную стойку деньги. Рывком сдергивает меня со стула, обхватывает в самом узком месте, переломив пополам, и легко несет к выходу. Куда? Топить в полынье? Проклятие, хоть шепотом произнесенное, неуместно – я ведь сама этого хотела, сама искала его.
У пикапа, прямо на ветру, под снегом, он снимает бушлат и зачем-то стягивает футболку. Мозги отморозил? Под таким-то ветром… У него злое и решительное лицо. Резкий подбородок, резкие ключицы, резкая продольная ложбинка на груди, резкие косые мышцы живота, на который можно сесть, как в изгиб седла. А что там, за границами низко посаженных джинсов, ремень которых он расстегивает, прямо и без улыбки глядя мне в лицо, я смотреть не решаюсь.
– Тебе что, помочь? – спрашивает он.
– Нет…
– Что нет? Ты достала, Ло. Или здесь и сейчас, или я тебя придушу и сброшу в прорубь.
– Ты психопат…
– Да, Ло, все серьезно.
Он толкает меня на заднее сиденье. Не так, Ло. Здесь так не выйдет… Выйдет, вот увидишь, да не переворачивай меня, я не хочу, как скотина… Заткнись уже, Ло, ради бога… Я сама касалась уже затянувшегося бледного шрама на его скуле, сама запускала пальцы в его волосы и, безгранично любопытная цикада, изучала цветок зла, вылитый из металла, в последней, ужасной стадии напряжения. Эту стадию, несомненно, господь придумал, выкурив трубку с опиумом. Никто не заставлял – сама извивалась змеей, распаляя его, сама искала его губы, не пряча ни ключиц, ни лона, и заставляла умирать со стоном посреди заснеженного ада, полного диких бледных дрожащих огней… то черти с корабельными фонарями, не иначе, искали по метели нас, ошалевших от холода и похоти. Банши виновна, господа инквизиторы, можете сжечь на костре.
Урчит мотор – он его только что завел и включил печку. Мы курим, пытаясь согреться после кошмарного безрассудства в промерзшем пикапе.
– Ло, мне тут уехать надо… Дней на пять, – вдруг произносит он.
– Уезжай. Я от тебя ничего не жду, – отвечаю я.
– Да и я от тебя ничего не жду… – Он чешет затылок, усмехается и наконец выдыхает: – Останься у меня на это время.