Ночью я приник ухом к стене — послушать, что мама скажет папе про Рыжего, но шептались они так тихонько, что ничего было не разобрать, слышно было только, как поскрипывают пружины в кровати. Наконец меня одолел сон, а когда на следующее утро я проснулся, то лишь смутно припомнил, что видел во сне Человека-козла.
Был понедельник, и папе не нужно было ехать в парикмахерскую. Он уже встал, накормил скотину, и когда над вершинами деревьев, как желток из разбитого яйца, выползло солнце, а птицы подняли утренний гомон, разбудил меня, чтобы помочь ему притащить воды из колодца.
Мама хлопотала на кухне: топила печь, готовила к завтраку кукурузную кашу, свиной шпик и лепёшки.
Когда мы вошли на кухню, мама улыбнулась; папа поцеловал её в щёку и погладил по спине, а она мимоходом чмокнула его в губы и подмигнула.
Потом мы отправились за новым ведром воды, и на полпути до колодца я спросил:
— Папа, а ты когда-нибудь думал, что станешь делать со старым Моузом?
Папа остановился.
— Откуда ты про него знаешь?
— Услышал, как вы говорили с мамой.
Он кивнул, и мы пошли дальше. Набрали воды и направились домой. Папа сказал:
— Ты же никому не проболтался, верно?
— Нет, пап.
— Молодец.
— Так как же ты решил поступить с Моузом?
— Я ещё не решил. Нельзя оставить его насовсем там, где он сейчас. Кто-нибудь обязательно пронюхает. Придётся или доставить его в здание суда, или отпустить восвояси. Против него нет весомых улик, только кое-какие косвенные обстоятельства. Но дело ведь касается чёрного мужчины и белой женщины — разве его могут судить справедливо? Думаю, надо бы его отпустить, но сначала я должен сам убедиться, что он невиновен.
— Ты ведь, кажется, говорил, что женщина была чёрная. Или наполовину белая.
— Ты это подслушал в доме у миссис Канертон, а?
Я признался, что да.
— Что ж, дай-ка я тебе кое-что объясню. Женщина была белая. У неё, насколько известно, не было ни капли негритянской крови. Всё дело в том, что женщина умерла, частично разложилась, а там, на дереве, над ней ещё и ветер с дождём поработали. Те, кто её нашёл, решил, что она чёрная, потому что кожа у неё и правда потемнела. В наших краях если кто как следует загорит на солнце и сделается от этого смуглым, так про него уже и поползёт молва, что, мол, без цветной примеси не обошлось. Чёрт возьми, да я и сам сперва принял её за цветную. Когда тело вот так пролежит, уже и не скажешь, какая у него кожа, какая раса и так далее. Смерть — она всех уравнивает, сынок.
— Мистер Чандлер тоже ведь сказал, что она цветная.
— Смуглая, сынок. Как я и говорил.