— И почему же мы не делаем того, что могли бы сделать? — перебил меня Жюст.
— Боюсь, потому что мы не лучше птиц.
— В глазах Господа?
— В наших собственных глазах, господин Рива. Мы как вороны.
— И что делает Бог?
— Полагаю, ничего. А что вы от него хотите?
— Ну, знаете!
Жюст выглядел разочарованным, поэтому я решила развить свою мысль.
— Возможно, Бог в наших глазах. В лучшем случае. Если он где-то и находится, то в наших глазах, понимаете? Если он так нам нужен, то лучшее место для него — внутри нас.
— Вы хотите сказать, что мы и есть Бог?
— Нет. Я лишь говорю, что если Бог существует, то с какой стати он должен быть более милостив, чем мы сами?
— Но мы говорим о том, кто гораздо выше и лучше нас.
— Как бы там ни было, вы и сами понимаете, что хороший отец не делает дела за своих детей. Он воспитывает их, старается раскрыть им глаза, сделать их смелыми, ответственными, добрыми. Он позволяет им жить своей жизнью, самостоятельно, — заключила я, довольная формулировкой.
Я задрожала. Не потому, что Господь наказал меня за богохульство, а потому, что холод добрался не только до моей попы, но сковал мое тело целиком.
Жюст предложил вернуться в лес, где деревья защитят нас от ветра. Пару километров мы прошли по крутому склону друг за другом в полном молчании. Наконец вырулили на довольно широкую дорогу, наполовину расчищенную от снега. Я поравнялась со своим спутником, который выглядел очень задумчивым. Я спросила, перечитывает ли он Библию. Он ответил, что не слишком часто. Он также интересовался буддизмом и даосизмом, но ему было тяжело читать священные тексты из-за обилия терминов и сложных понятий. Жюста удивляло то, до какой степени сегодня востребованы и старые, и относительно новые священные тексты. Он считал, что это явление будет набирать обороты и что это хорошо — особенно если думать об образовании детей. В масштабе человечества изучение различных священных текстов может принести замечательные плоды. Жюст вспоминал свое детство, конец тридцатых годов, и то, как никто ничем не интересовался, ничего не знал, какими в его родном сообществе все были суеверными. Жюсту казалось, что со времен его детства прошли века. Да, несколько столетий.
На этих словах я остановилась, почувствовав в интонации своего собеседника надрыв.
— Мы ничегошеньки не знали, — признался он, топча снег. — Мы не знали, как работает наш организм, мозг, мы не знали ничего ни о чем, нам не рассказывали даже о тех вещах, которые были уже известны, нас не просвещали.
— Но сегодня-то вы всё знаете?
Это был вопрос без подвоха.