— Сегодня мы столько всего знаем! И можем узнавать что-то новое каждый день. Каждый, кто хочет что-то узнавать, имеет такую возможность независимо от того, беден он или богат.
— Эта возможность лишает вас равновесия?
— Она лишает равновесия всех. Раньше все место в нашей жизни занимал Бог. Он заполнял собой пустоту незнания, а поскольку мы не знали ничего, места для Бога было сколько угодно. И мы не просили Бога объяснить нам, как устроен мир, нет! Нам это в голову не приходило, никто нас этому не учил, даже наоборот, нам это запрещалось.
— Люди предпочитали неизвестность?
— Да, неизвестность и тайну. Тайна принадлежала Богу. Тайна буквально раздавила нас, но этого было мало, а потому нас угнетали рассказами о грехах. Сперва говорили о первородном грехе, в котором мы ничего не смыслили, но который принимали как данность, как дождь и снег. Затем нас запугивали уймой других грехов — от простительных до смертных. И нас уверяли, что мы непременно совершим все эти грехи один за другим, потому что наша судьба — быть несчастными бедными грешниками.
— Я чувствую, что вы очень рассержены, — заметила я, прежде чем мы двинулись дальше.
— Напротив, я очень доволен, — ответил Жюст.
Должно быть, я скорчила забавную гримасу, потому что господин Рива расхохотался, и в глазах у него заблестели слезинки.
— Вы даже не представляете, как я доволен, — продолжил Жюст, шагая бодро, словно молодой человек.
Господин Рива рассказал мне о том, что видел, как умирали — в том числе и в его семье — люди, запуганные страшным судом. Большинство из них жили скромно, много работали, следовали правилам. А перед лицом смерти их мучали какие-то мелочи, которые они считали грехом, и они страдали так, будто языки пламени уже подобрались к их ложу. Жюст говорил, четко произнося каждое слово. Он ненавидел, именно ненавидел преступную Церковь, которая унижала, вместо того чтобы возносить, усложняла, вместо того чтобы облегчать. Он ни за что не собирался прощать эту Церковь и был бы рад, если бы однажды ее объявили еретической. Впрочем, такому не бывать. Жюст ненавидел все учреждения без разбору и дерзко полагал, что человек может общаться с небом напрямую безо всякой церкви и самостоятельно выбирать свой путь. Он радовался, когда узнавал, что люди ходят в церковь все меньше, читают умные книги и сами ищут смысл жизни, вместо того чтобы повторять непонятные назойливые формулы и пытаться вместиться в какую-то устаревшую систему ценностей. Разумеется, Жюст понимал, в какую удивительную ярмарку тщеславия превратилась Церковь, какие деньги делаются на Боге, но считал, что раньше было не лучше. Господин Рива радовался тому, что теперь люди могут наслаждаться свободомыслием и познавать мир, а еще он восторгался, утверждая, что за восемьдесят лет все изменилось, и даже такой человек, как он, малообразованный, ничего не видевший, способен оценить масштабы человеческой жизни, стремительный прогресс во всех ее сферах. Жюст думал: родись он на двадцать лет раньше, он не сумел бы понять, как устроен мир, поэтому он славил добрый час и прекрасную страну, где увидел свет.