Переведя дыхание, он долго молчит, и это уже начинает выводить меня из себя. Наконец, он решает говорить:
— Аньку я любил. А ты её портила. Я её потерял. Лучше бы на её месте была ты, бесполезный биомусор.
Пропускаю эту дребедень мимо ушей — пора переходить к сути дела.
— Так любил, что двух месяцев не прошло, как ты уже затаскиваешь в койку очередную молодку? А сколько их было до Динки? Ты всех их убиваешь, или Анька действительно была особенной?
— Я никого не насиловал! Ты же видела фото — разве видно на них принуждение? Или тебя злость берёт, что она была моей? У нас была настоящая, взаимная страсть! Как у мужчины и женщины — тебе не понять, дефективная.
— Ты мне зубы не заговаривай! Говори, зачем ты её убил!
Снова молчит. Жду, Все ждут. Обводит взглядом набитую людьми комнату и самодовольно ухмыляется.
— Вы все сумасшедшие. Стайка бешеных зверёнышей.
Маруся делает шаг вперёд и тычет камерой телефона пленнику в лицо:
— Говори давай на камеру, как ты убивал Аньку, и мы пойдём. Выбора у тебя нет — ответишь за все свои грехи!
Пленник скалится в камеру, будто издеваясь, и медленно, чётко произносит:
— Я никого не убивал.
Олег срывается с места и одним ударом стирает оскал с наглой физиономии, но зверь крепок, и одного удара ему мало. Олега не остановить — он уже вовсю метелит обездвиженное тело по корпусу, и на секунду мне показалось, что умом он не здесь, не с нами, настолько отстранённым был взгляд моего друга. Наконец, ребята оттаскивают его, и теперь со стула на нас смотрит уже не непобедимое грозное животное, а очень даже… победимое. Да, он тоже смертен, хоть и выглядит, как бессмертный, как античный бог. Пришли новые боги и повергли его.
— Вы настолько тупы, что сами роете себе могилы, — еле слышно произносит он и заходится в громком, нездоровом, ненормальном хохоте. Даже со связанными за спиной руками он страшен. Раненый зверь всегда страшнее здорового.
Меня сначала парализует, затем накрывает волной ярости, и вот уже я готова вцепиться когтями в его морду и рвать её, пока от этой наглой физиономии не останется ничего, кроме кровавого месива, как вдруг…
— Что здесь происходит?
Оборачиваемся на голос и видим в дверях Ландерса в сопровождении двух офицеров. Все трое мне знакомы, но… Нет, я решительно ничего не понимаю!
* * *
Замечаю, что наш пацан, оставленный на шухере, тоже здесь, а на запястьях его красуются наручники. Один из офицеров подходит к Линдеманну и освобождает того от пут — зверь поднимается в полный рост, нависая над всеми нами, набившимися в комнату, как селёдки в банку, окровавленный здоровяк…