Так звучит готовность сопротивляться будущему. Будущее – оно ведь как тесто. Или еще не подошло, или уже схватилось.
– А вот это за пределами твоей компетенции.
– Зачем я вам?
Слишком много тоски.
– Вот мы и подходим к сути вопроса. – Голос венозных носков приобрел респектабельность. – После выдержанной паузы поэзия вернется в Россию. В ином, очищенном качестве. Она будет не просто подконтрольной власти – она будет исходить из ее рук. И люди будут нам благодарны.
– Вы считаете стихи нейролингвистическим оружием?
– Гм, – тараканьи туфли переминаются. – А ты не так глуп.
И, как всякое оружие, оно не должно попасть в руки психопатов. Должно быть в твердых и справедливых руках. Мы считаем, что такое сложное искусство, как поэзия, должно быть в надежных руках самого справедливого и честного человека – то есть лидера всей страны; тогда и только тогда поэзию можно будет реабилитировать в глазах масс. Кстати говоря, наш уважаемый президент, как и многие известные лидеры, сначала в школе, а потом и в Академии писал стихи. Разумеется, эта информация была засекречена. И сегодня, несмотря на свою чудовищную загруженность, он уделяет внимание и работе с сознанием граждан, и программе реновации поэзии. То, что выйдет из-под его пера, когда придет время, должно быть настоящим новаторством, при этом доступным для понимания народа. Поэзия России будет полностью монополизирована. У нас есть идеальный автор и есть сложные государственно-поэтические задачи. И мы, посовещавшись, решили, что, поскольку президент круглосуточно занят, ему нужен опытный помощник, чувствующий себя в поэзии как рыба в воде. Выбор пал на тебя, Ветлугин, хотя ты никогда не отличался лояльностью к нашей политике. Можешь искупить.
Человек отрывается от стены и делает шаг к говорившим носкам. Им движет гнев, если я что-то понимаю в людях.
– Это вы? Это вы предложили меня?
– Не благодари.
– Вы не убили меня только для того, чтобы я стал литературным негром вашего президента?
– Нашего. – Носки прячутся, костюм встает. – И корректней было бы сказать: афроамериканцем. Будь толерантен – разве это не либеральная ценность? – в голосе издевка, костюм пританцовывает.
Человек прячет руку в карман и снова сжимает меня в кулаке. Жадными пальцами человекорка ощупывает неровности фрагмента своего тела и отрывает от себя маленький кусочек. И снова распадается на меня и его. Никому не больно. Но я боюсь за него.
– Скажем так. Меня убедили, что при определенных условиях ты можешь написать идеальный текст, – шевелит усами одуряющий голос.