Я взглянул: шестьдесят. Кошмар!
– Читай стихи, ну что же ты! – закричал я.
Он не понимал меня, но угадывал то, что я говорю.
– Хватит. Все безнадежно. Мы проиграем, нас всех уничтожат. Не до стихов.
– Не поддавайся унынию, брат!
– Из-за стихов погибают те, кого я люблю. Я люблю их больше, чем их стихи. Стихи не стоят всего этого ужаса, который вокруг нас.
– Ты в этом уверен? Гурр? – заволновался я. Не нравилось мне настроение Дарта.
– Давай лучше думать об их выживании.
– Выживании для чего? Для молчанья? Ради самого выживания? Стихи того мальчика тоже о безнадежности. Но в них столько силы и смысла! Читай безнадежные!
Я в возмущении хлопал крыльями. Мы медленно въезжали в пригород.
Он не понимал меня. Мы почти остановились. Надо было срочно что-то делать.
– Дарт! Дарт! – я метался по салону. —
Ну же!
– Ладно. Сейчас. Ингино стихо. Там птицы возникают, кстати. Зяблик и зимородок.
Голубя там нет!
– Ну и что!
– Сейчас… как там…
ты говорил
что у нас с тобою нет будущего
ел мой рот и говорил
что у нас нет будущего
подбородок
свежевала твоя щетина
да у нас нет будущего
мы были как зяблик и зимородок
и у нас нет будущего
как бесконечно тянулась меж пальцев твоих
моя прядь
но у нас нет будущего
я прошу тебя будь таким странным и впредь
а у нас нет будущего
прядь которую ты поправлял и глядел
на свечение лба
с такой кротостью силы.
а у нас нет будущего
говорил ты все верно не суть а судьба
да у нас нет будущего
как близко
был безумный твой глаз с темнотой до белка
нет у нас нет будущего
как ты прав эти наносекунды века
а у нас нет будущего
глупо у нас нет прошлого
дико у нас нет будущего
ни у кого нет будущего
будущее фейк
Я молчал. Я сидел тихо и думал о ее словах. Мы летели так быстро, что огни фонарей сливались в сплошную горящую линию.
– Будущего у нас нет, это правда, – вдруг с силой произнес Дарт. – Но не об этом надо беспокоиться. А о том, как по-настоящему прожить настоящее. Надо броситься в него очертя голову. Мы, люди, как будто мнемся, рассчитываем что-то… мы как будто не полностью в нем. Не то, что вы, птицы.
А ведь больше у нас ничего и нет.