Когда пришёл флотский Демидов, Николай решил выпить с приятелями, встряхнуться. Но вино не помогало. Отошёл от стола, прилёг, пялился в потолок. Арсений только руками развёл…
— Пойдём, Саша к тебе допивать, в славную железнодорожно-флотскую казарму, здесь вино киснет. Коля, не лежи чурбаном, ступай к своей ненаглядной и докажи, что мужик. Правильно понимаешь, именно так и докажи. Двинули, потомок знатного рода Демидовых, початую бутылку оставь, а полдюжины цельных забирай, внизу они, в шкапчике. Коля, где мой саквояж? А, вот он. Я заночую у флотских и с утра уезжаю обмерять участки, дня на три-четыре. Не теряйся, навались и помирись. Зря что ли за Луисвилл солдатского Георгия заполучил, единодушным решением роты? Не позорь Третий Калифорнийский добровольческий батальон, бери на приступ свою графиню…
Оставив несчастного Николая «страдать», Демидов и Веточкин, взяли курс на железнодорожные мастерские, рядом с которыми размещалась команда мичмана Демидова. Выпивох пару раз останавливал патруль, но комендатура офицеров хорошо знала и даже проводить не предлагала, ибо шествовали приятели хотя и далеко не твёрдой поступью, но достаточно уверенно, без падений и прочих неприличностей.
Морской артиллерист Демидов оказался на сухопутье для испытания малокалиберных морских орудий, каковые следовало поставить не только на поезда, но и на дрезины. Впрочем, на дрезины планировалась и установка митральез. Как ни крути, но охрана железнодорожного полотна едино лишь конными разъездами, полной картины состояния пути не давала.
А мексиканские банды наглели, полтора десятка случаев поломок пути и линий телеграфа вынуждали проводить составы этапами, по несколько в одну и в другую сторону, что существенно, в разы сбивало скорость перемещения грузов и людей. Из Петербурга пришла грозная директива — пресечь и уничтожить, не останавливаясь в преследовании бандитов на границе с Мексикой. Тем более французский император Наполеон Третий охладел к идее короновать сына в Мехико и выстроить «всемирную французскую империю», завяз в Средиземноморье, разругавшись с Великобританией из-за Суэца. Да ещё и Австро-Венгрию и Пруссию напугал до такой степени, что немецкие государства решили создать военный союз, противостоящий Франции и Италии.
Петербург уже почти десять лет выступал главным европейским миротворцем, призывая жить дружно и не бряцать оружием. Однако призывы российского императора, ведущего активную захватническую политику в Северной Америке и на Дальнем Востоке, европейских монархов только раздражали. То, что заставить прагматика Константина двинуть корпуса к границам, «за идею», как это неоднократно проделывал Николай Павлович, не удастся, давно все уяснили. «Император-маклер», так осторожно, за спиной величали самодержца иностранцы и наиболее отважные подданные, за его не пойми какую, шуточную или серьёзную фразу: «А что я с этого буду иметь»?