Дальше за дело взялся щуплый мужичок в потемневшей от пота драной домотканой рубахе. Залез в яму подле орудия, перекрестился, присел, после чего долго тыкал оттуда запальником, пытаясь попасть тлеющим фитилем по брандтрубке.
И попал наконец…
Из ствола с диким грохотом вырвались языки пламени, один вперед, а второй почему-то вверх, после чего все вокруг окуталось тучей черного дыма.
В дерево рядом с нами чем-то хлестко садануло, во все стороны полетели щепки и куски коры.
– Етить… – озадаченно выматерился Яжук, уставившись на здоровенный кусок чугуна, впившийся в ствол сосны.
Ветерок снес дым. Пушка лежала на боку, ее лафет раскололо пополам, а ствол вообще исчез.
Я уже похоронил для себя канонира, но из полузасыпанной ямы неожиданно показалась осторожно оглядывающаяся по сторонам закопченная лохматая голова.
– Сир… – мертвенно-бледный ломбардец извиняюще развел руками. – Я же говорил, что…
– Пока заткнитесь, мастер, – бросил я ему, подошел к герою-испытателю и громко поинтересовался: – Жив?! Как кличут тебя?
Тот скорчил гримасу и, нечленораздельно мыча, показал себе на уши.
– Тимохой кличут, – подсказал Яжук. – Глухонемой он от рождения, не ответит. И того… не в уме слегка.
– И какой уже раз его… подрывает?
– Третий, – смущенно ответил Джованни. – Но он снова каждый раз вызывается. Я даже доплачивать стал немного.
– Понятно. – Я выудил из кошеля серебряный флорин и вложил его в руку Тимохе. – Держи, заслужил. А вы продолжайте лить. Чтобы к концу месяца у меня еще десяток исправных орудий был. Понятно?
– А что с этим? – Джованни покосился на испытателя. Тот довольно лыбился, пробовал на зуб монету, а про нас напрочь забыл.
– С ним? Пусть испытывает дальше. И это… выдайте ему шлем покрепче, что ли. У меня там, где-то старый штеххелм валялся, прикажу передать вам.
Дальше мы отправились в порт, осматривать всю инфраструктуру.
Первым делом посетили верфь, где ускоренными темпами ремонтировали трофейные когги.
– Фальконеты уже установили на палубе: два по каждому борту, один ретирадный и один курсовой, – браво и радостно отрапортовал Тим Кулеманс, мастер-корабел из Брюгге, привезенный мной на Русь еще в прошлый приезд. – Рангоут и такелаж поправляем, ваше сиятельство. К концу недели будут готовы, ваше сиятельство…
Длинного и нескладного, еще молодого мужика прямо распирало от гордости и собственной значимости. Его я нашел на верфях в Антверпене, где Тим подвизался в подмастерьях, хотя по знаниям и умениям давно превзошел своих наставников. Меня подкупила его неуемная жажда деятельности и способность на лету схватывать все новое. Сам фламандец уже давно попрощался с мечтой стать мастером из-за кучи идиотских цеховых требований, и теперь, получив желанное, пусть даже на краю земли, неимоверно гордился собой. А меня навеки причислил к сонму святых, не иначе.