Рядом с камином, старым и кишащим пауками, были сложены дрова из хлопкового дерева, и как только я почистил его, пламя хорошо разгорелось. Дом стоял не на поляне, а скорее на участке, на котором деревья были тоньше, а пыльца – тусклее. Ее было достаточно, чтобы видеть все вокруг без костра. Комната была округлой формы, кроме единственного прямоугольного участка, который занимал камин. Зола поднялась в воздух, когда я подбросил больше веток. У окна стояла другая маркайюк. Она не двигалась. Рафаэль смахнул с нее пыль и натер воском одежду, как только мы вошли в комнату. Воздух наполнился теплым запахом воска.
– Рафаэль? – крикнул я. Он исчез, пока я разводил огонь.
– Я здесь, – отозвался он. Его голос доносился из комнаты, в которую вела маленькая лестница в дальнем углу.
Я накинул на плечи одеяло – холод пронизывал до костей, хотя я не отходил от камина, – и поднялся к нему. Он стоял на пороге комнаты, и я вздрогнул, увидев за ним еще одну маркайюк.
– Ты уверен, что мы можем ночевать здесь?
– Они почти мертвы. Они стары. Думаю, тот, кто похоронен здесь, присматривал за ними, и они потеряли интерес, когда он ушел. – Рафаэль кивнул в сторону сада и могилы, на которую выходило окно на лестнице. – Наша тоже здесь, видел?
Он показал за мое плечо, и я увидел маркайюк, спокойно стоявшую у дерева недалеко от дома. Я бы не заметил ее сам – маркайюк были того же белого цвета, что и местные деревья. Статуя резко взмахнула рукой, прогоняя птицу, которая попыталась сесть на нее плечо. В воздух поднялась пыльца.
– Она ждет, пока мы выйдем, – пояснил Рафаэль.
– Ты можешь поговорить с ней?
– Она не ответит. С ней что-то не так. Я никогда не мог вытянуть из нее ни слова. Томас любит поболтать, но… Я не знаю.
Рафаэль замолчал. Я задумался, пытаясь понять, как может болтать маркайюк. Он показал на узелки на своей веревке.
– Она была в шахтах, – продолжил он. – Я не знаю, что ртуть делает с маркайюк, но обычные люди становятся раздражительными.
– Почему она на войдет в дом?
– Она не видит нас здесь. У них черные глаза, потому что… Нет, это не катаракта. Но их глаза предназначены для чего-то более яркого.
Рафаэль выглядел так, словно пожалел о последних словах, но я не обратил на это внимания.
– Она не увидит нас даже с растопленным камином?
– Только если ты пройдешь перед ним. Нас легче найти в пыльце. Она никуда не спешит и знает, что в итоге мы выйдем. Сомневаюсь, что она попробует войти. Здесь так холодно? – добавил Рафаэль, заметив, что я кутаюсь в одеяло. Вдали от камина было холоднее.
– Очень, – признался я. – Знаешь, ты должен был сказать раньше, что не можешь обжечься и что холод тебе не навредит. Я бы меньше ворчал. Ты лишь сказал, что не чувствуешь жар и холод.