Хвойные леса Карабайи
1860 год
Когда Рафаэль закончил свой рассказ, я протянул ему маленькую флягу, которую взял из Бедлама. Он нахмурился, но затем почувствовал запах – я украл немного рома из церкви, – и рассмеялся.
– Спасибо.
Я тоже глотнул рома и застыл на месте, чувствуя, как он обжигает горло, словно огонь. Я не знал, что сказать. Теперь я чувствовал себя незнакомцем и не мог признаться в этом. Все это время меня оберегал призрак Гарри. Я не имел к этому никакого отношения.
– Нам лучше уходить.
– Да, – согласился Рафаэль, но затем нахмурился. – Я устал, – растерянно признался он.
Я тоже с трудом стоял на ногах. Было уже больше одиннадцати часов, и я едва верил, что этим утром мы были на острове с Мартелем. Но я понимал, что имел в виду Рафаэль. Он всегда ходил и всегда работал. Расстояние и тревога не должны были утомить его.
– Неудивительно, – сказал я.
– Что? Мы сидим здесь уже несколько часов.
– Что ж… Ты не просто меняешься, ты меняешься во что-то гораздо более тяжелое. Каждый раз тебе тяжелее идти, потому что твой вес растет, – заключил я. В тот момент я понял, что то же самое сказал бы Гарри. Возможно, дома на лестнице висел мой портрет.
– Я не думал об этом.
Я снова выглянул в окно. Было темно. Анка стояла на прежнем месте – вокруг нее сияла пыльца.
– Нет причин спешить, раз она не может войти в дом.
Рафаэль не ответил. Он остановился, словно часовой механизм. В комнате повисла странная абсолютная тишина. Я долго смотрел на него, молясь, чтобы это не продлилось годы. Я чувствовал, что не ошибался. Оба долгих приступа, о которых я знал, происходили, когда Рафаэль был один, вдалеке от людей, и я был готов поспорить, что остальные тоже, иначе его бы случайно похоронили. Короткие приступы, которые я видел сам, происходили, когда другие люди спали или отвлекались на собственные мысли. Каждый раз Рафаэль чувствовал себя уставшим и сидел.
Я решил поесть. В наших сумках лежал виноград, яблоки и несколько яиц фениксов, обернутых в носовой платок. Я приготовил два на огне, не спуская глаз с маркайюк, но она ни разу не пошевелилась. Неожиданно меня осенило. Я должен был сразу догадаться, как только Рафаэль рассказал мне о маркайюк, или даже раньше, поэтому озарение было вялым. Годами рядом с моей оранжереей стоял живой каменный человек, следивший за могилой моего отца и прятавшийся в оранжерее от дождя.
Я заснул в мыслях об этом, разложив одеяла у камина. Я не знал, сколько проспал. Резко проснувшись, я прислушался, не зная, что могло меня разбудить. Рафаэль так и не пришел в себя. Огонь по-прежнему горел.