– Я знаю, – повторяю я еще тише. Я едва слышу эти слова.
Мы стоим в дверях еще секунду. А затем он улыбается.
– Теперь изволь освободить мой номер. Мне еще нужно собираться.
Когда самолет взлетает, за окном так темно, что я не вижу ни океана, ни зелени пейзажа, но знаю, что они на месте. Почему-то это успокаивает меня, как фильм, который ты уже смотрел так часто, что можешь поставить его фоном и по одной мельком услышанной фразе понять, что происходит.
Я закрываю глаза и вижу гладкие склоны холмов и пляж Хо’окипа с виндсерферами, которые не выйдут в океан еще несколько часов. Я вижу «Лонги», наш отель, пляж с чистым белым песком и галькой, тенты с тряпичными крышами, туго натянутыми, чтобы защитить шезлонги от ночного дождя. Я думаю о вчерашней ночи и утре, перебирая воспоминания как сокровища.
Я представляю себя на кровати с Джорданом, в его руках. Его растрепанные волосы на моей щеке, теплое дыхание на моей шее. Я хочу протянуть руку и коснуться его ладони, плеч, шеи, лица. Прижаться к его носу своим и никогда не отпускать. Но что-то останавливает меня.
Кто-то постукивает меня по плечу.
– Простите, пожалуйста.
Я моргаю. Надо мной склоняется девочка лет тринадцати-четырнадцати, и веснушек у нее больше, чем я видела в жизни на чьем-то лице. Щеки у нее слегка загорелые, хотя они наверняка такие же у большинства людей в этом самолете.
– Вы Пэйдж Таунсен, да?
Я киваю. У меня такое чувство, что меня поймали на лжи. С рукой в банке с печеньем. В этом нет никакого смысла. Ведь она права, я и есть Пэйдж Таунсен.
– Ух ты. – Ее глаза широко распахиваются, и она моргает, вспоминая что-то. Наклоняется, роется в сумке, вытаскивает книгу и с гордостью протягивает ее мне, будто кошка, которая принесла хозяину мышь в зубах.
– Вы не могли бы это подписать? – спрашивает она. – Это будет много для меня значить. Эта книга, – она прижимает ее к груди, как валентинку, – моя жизнь. Я читала ее четыре раза. – Она останавливается, делает короткий вдох. – Понимаете, у меня нет братьев или сестер. – Она указывает на женщину в шелковой маске для сна через проход от меня, ее рот слегка приоткрыт. – Мы с мамой много путешествуем вместе. Она спит, а я читаю.
Я вспоминаю, каково быть такой девочкой. Открывать свое сердце перед незнакомцами. Когда кажется, что если продолжишь говорить, твоя жизнь станет лучше и ты найдешь нужные ответы. И вдруг я осознаю, разглядывая ее веснушчатое лицо, что сама я больше этого не чувствую, и на секунду это понимание расстраивает меня. Я не могу взять телефон и позвонить Кассандре – очевидно, что она не хочет говорить со мной. Я не могу поговорить с Райнером, потому что я не знаю, что мне сказать и что я на самом деле чувствую.