А и гой еси сударыня-матушка!
А не пеленай меня во пелены шелковые,
Не пояса́й в пояса тканые,
Пеленай меня, матушка, во кольчугу булатную,
А на буйну голову клади злат шелом…
Все было как в сказании – кольчуга, злат шелом… сын князя-воина, с рождения вступающий в число воинов… И с еще большим благоговением люди бросали взгляды на ребенка, будто вдруг открыли, что он отлит из чистого золота.
Ельга усадила дитя на скамеечку, лицом к востоку, где яркий солнечный свет вливался в отворенные оконца. Взяла со шкуры ножницы и подстригла детские светлые пряди на лбу, на затылке и над ушами. Срезанные волосы заботливо собирала в платок, стараясь, чтобы ни один не упал. Потом помазала голову чада разведенным медом из чаши.
– Да будешь ты румян, как солнце красное, крепок, как дуб! – приговаривала она. – Жить тебе сто лет, пока не поседеешь, как белый снег!
Святослав кричал, растревоженный непривычным ощущением и касанием железных ножниц – до этого его не стригли ни разу в жизни. Но крик ребенка во время этого обряда считался добрым знаком, и его было едва слышно за общим гулом хвалебных голосов.
Закончив свое дело, Ельга взяла мальчика со скамьи и повернула к княжьему столу. Ингер подошел, взял его на руки и поднял как мог выше. Вот так, выше всех, хотел он видеть своего долгожданного сына! Вознесенный на пугающую высоту, видя под собой десятки незнакомых смеющихся лиц, ребенок вопил что есть мочи.
– Да будешь выше всех!
– Расти выше леса стоячего, выше облака ходячего!
– Как там, Царьград видать?
Ингер спустил мальчика на пол и крикнул что-то, но за шумом голосов никто не разобрал. Тогда он призывно махнул рукой в сторону двери, и все повалили на двор. У крыльца гридницы уже стоял Ингеров конь, покрытый лучшим седлом. Князь сам поднял ребенка и посадил верхом, показал, как уцепиться за переднюю луку. Впервые Святослав сидел в седле сам, без взрослых. Свенгельд с одной стороны, Ельга с другой придерживали его за ножки, пока Ингер под уздцы обводил коня вокруг двора – раз, другой и третий.
А когда конь и дитя вновь оказались у крыльца, подошла Прекраса. Все затихли, унимая друг друга, чтобы расслышать ее слова.
– Продай мне это чадо, – звенящим от волнения голосом сказала она Ельге, протягивая руку. – Я тебе три серебреника дам.
Прекраса раскрыла ладонь: на ней лежали те самые три Романовых серебреника, за которые Ельга три года назад «купила щеня» через оконце. Все три года Прекраса хранила их и берегла в ларце с лучшими своими украшениями, как залог того дня, когда проданное дитя вернется к ней живым и здоровым.