Миновал год после начала неудачного похода на Греческое царство, когда до Ингера в Киеве дошли вести о тех последних его участниках, кому суждено было вернуться живыми. Однажды, в начале травеня месяца, князь садился обедать с гридями, когда во двор въехал Свенгельд, а за ним рыжий Асмунд, его десятский, и пятеро телохранителей. Едва ли воевода кого-то опасался среди ясного весеннего дня на Киевой горе, но без своих людей он не показывался нигде. Как говорила Прекраса, сын рабыни изо всех сил пытается придать себе важности знатного господина, и скорее всего она была права. Уж в том, что это знатный господин, усомнился бы разве слепой: кафтан из тонкой буровато-рыжей шерсти с отделкой красно-желтым шелком, красный плащ с серебряной застежкой, дорогой меч на перевязи, хазарское, обшитое шелком, с полосками резной кости седло на чалом вороном коне. Прошли те времена, когда Свен, побочный сын старого Ельга, ходил в рубахе с продранным локтем, самолично разнимал драки весняков на торгу и единственной своей хорошей одеждой был обязан доброте сестры. Ему не привелось самому пограбить города Вифинии, однако известная часть той добычи после возвращения Радоведа осела в воеводских ларях.
Услышав о таком важном госте, из княжьей избы вышла Прекраса. Из-под пояса, повязанного под грудью, заметно выпирал живот – до родов ей осталось около трех месяцев. Оберегая себя и дитя, она почти нигде не показывалась и выходила в гридницу только ради самых важных гостей. Пренебречь Свенгельдом она никак не могла: любила она его или нет, но это был воевода, второй по силе и влиянию человек в Киеве, а к тому же ее деверь. Думая о будущем ребенке, Прекраса смиряла себя и принуждала быть приветливой с родней мужа и другими боярами. Улыбка и доброе слово, брошенное Радоведу, Вячемиру, Добросту могло в будущем обернуться их словом в поддержку будущего наследника, когда это будет для него жизненно важным.
В гриднице чашник подал Прекрасе рог с налитым пивом.
– Будь жив, Ельгович, – она поднесла рог Свенгельду, встретив его перед очагом. – Пожалуй к нам за стол, будем рады.
– Где страва, там боги, – учтиво поклонился в ответ Свенгельд, принимая рог.
– Здоровы ли жена, домочадцы?
– Все целы. Сестра и жена тебе кланяются.
Чашник провел воеводу к лучшему месту, по левую руку от Ингера, напротив Ивора. Его людей усадили подальше, среди гридей, и Асмунд немедленно завязал с соседями оживленную болтовню. Ему было уже чуть за тридцать, он как-то весь поплотнел, но по-прежнему оставался неизменно бодр и весел. Тонкая отделка голубого шелка на сером кафтане перекликалась с цветом глаз, и эти светло-синие глаза, румяные губы, золотисто-рыжая борода, брови, волосы придавали ему сходство с вечно юным солнцем.