Ярослава глядела на старуху удивленными глазами и не могла поверить в услышанное. Уж коль и взаправду все, что деется перед нею, тогда женщина эта...
- Пряха, - согласилась та, - как есть Пряха. И нынче ты гостишь у меня во второй раз.
- Макошь? - Ярослава едва не села от удивления.
А старуха разругалась:
- Не люблю этого назвища. Люди так меня прозвали. А я - Пряха, потому как пряду ручники судьбоносные. Да заворачиваю в них души чистые перед тем, как матке в руки отдать. И ты меня так зови, Ярка. Я ведь и для тебя ручничок смастерила...
Знахарка кивнула. Она не разумела: то ли сон перед нею деется, то ли другое что...
- Не сон, - откликнулась Пряха, - и не морок. Ты здесь, потому как с силою мощной столкнулась. Душа, завернутая в обычный ручник, такого не сдюжит. Сомлеет, выдохнет, да и отойдет в Туманный Лес. Твоя ж другая. Хочешь взглянуть?
Яра кивнула. Она разуметь не разумела, что происходит с нею. Да только вдруг и впрямь та, что стоит перед нею - Пряха небесная? А тогда за непочтение сочтет, откажись Ярослава.
А Пряха лишь улыбнулась:
- Вы, люди, слишком осторожны. Боязливы даже, - она покачала головой, словно бы сокрушаясь о сказанном, - здесь нет тех, кто вас накажет. Ну, да ладно. Гляди вот на свою одежонку.
И сгорбленная старуха на миг показалась молодой ворожее иной, диковинной. Словно бы выпрямилась она, гордо расправляя плечи. Мощью от нее повеяло, теплотой. И силой - такой, что Ярослава едва удержалась на ногах.
А уж когда тонкая ладонь метнулась в сторону знахарки, и вовсе случилось чудо. Порыв ветра - студеный, свежий - налетел на девку. Закружил, завеял. Запел тысячей голосов, что сплетались в одно:
- Гляди, гляди, гляди...
И Ярослава огляделась. То платье, в котором она была в каюте, куда-то исчезло. А на его месте оказалось цветастое полотно. Переливчатое. Разноколерное.
Ворожея впервые видала такие краски.
Они, словно бы живые, играли в тусклом свете единственной лучины небывалыми отблесками, и девка зачарованно загляделась.
- Руны, взгляни на них.
Знахарка пригляделась. То, что она поначалу приняла за темные краски, нынче виделось ей скоплением рун-дощечек. И каждая из них - особенная. Тоже живая, непоседливая. Дрожащая, скачущая то ли от ветра, то ли от силы, ее наделившей.
Бережа укрывала утробу, в которой - Ярослава видела это нынче отчетливо, - билось крошечное сердце сына. И, знать, Дар прав был...
А ее собственное, яркими алыми толчками наполняющее грудь, несло над собою руну Алатырь. Искристую. Живую словно бы.
Коловрат об осьми лучах сиял на каждой ладони - и от лучей этих под кожу знахарки текла мощь дивная, покалывая пальцы да отдавая в кровь тепло.